Остатки изрядно потрясённого разума робко подсказывали, что ни то, ни другое не очень подходит, а потому он с трудом выпрямился, запрокинул голову и возопил:

– Эрна-а-а!

Прошло несколько непростых и очень, очень мутных мгновений, пока он не почувствовал под рукой крепкий локоть и не позволил себе навалиться на него половиной массы. Не то, чтоб она больше не выдержала, конечно. Просто целиком повеситься на бабу сейчас означало попрощаться со всем авторитетом, выбитым из внепланового боя в неравном весе.

– Живой? – негромко спросила женщина – хотя, может, и прокричала ему в ухо со всей дури?

«Пойдёт», – промычал Гёц в ответ и качнул головой, чтобы совсем всё стало ясно.

Сфокусировав взгляд на приунывшей и попритихшей части круга, он поднял руку вверх и громко проговорил, когда гомон прекратился и за спиной:

– Уф-ф… Вы! Когда этот хер моржовый очнётся, передайте ему, что барон ждёт свою долю до заката!

Он моргнул, сгоняя пелену с глаз, и угрожающе прищурился на самогонщиков. Как они смотрят? Со страхом, или едва сдерживают злобу?

– Эй! Я понятно выражаюсь?!

– Да, Гёц, мы усекли!

Смелость взял на себя низенький солдат в зелёном чепце. Его имя болталось где-то на краю памяти и никак не шло на ум, но это и не важно.

Наклонив голову, Гёц сплюнул скопившуюся во рту слизь с мощным привкусом железа. «Вот же срань Бёльсова!» – с отвращением подумал он, наблюдая за мерзкой тягучей ниткой, свесившейся от нижней губы до колен, и нетерпеливо утёр рот запястьем.

– О, мой герой! – едко оценила Эрна и осторожно потянула его в сторону выхода.

Шульц мягко высвободил локоть – кажется, он всё же сумеет пройти ещё десяток-другой шагов самостоятельно. А там, глядишь, не придётся обратный путь проделать у Берта на плечах.

– Всё, война закончена на сегодня! – крикнул он уже своим.

Одобряющий гул был ему ответом. Но стало бы куда веселее, догадайся кто-нибудь тряхнуть кошель с выигрышем.


***

– Да благословит Единый кулак Короля Треф и его железную башку! – воскликнул Носатый Колум со стола, размахивая звенящим мешком с мелочью.

Трефы дружно замолотили кружками, создавая триумфальный шум – щитов и мечей они сроду не имели. Более многочисленные громилы Даголо поддержали нестройным гулом одобрения и смешками.

Гёц лениво помахал куском сырого мяса и приложил его обратно к лицу. Со скамьёй под задом и кружкой пива в руках он почти мог почувствовать себя в порядке. Только бы теперь не дёргаться.

– Молодца, Готфрид, хорошо выпендрился, – заметил Карл и отсалютовал кружкой.

– Я прям до усёру счастлив, как видишь. И вообще, кто это говорит? – Шульц демонстративно провёл рукой перед глазами. – В глазах дым стоит до сих пор. Эрна, это ты?

– Нет, я здесь, – подала Эрна голос сбоку. – Ты б ещё с Мюнцером нашего принца спутал!

От улыбки её лицо становилось почти приятным, но уж точно не женственным. Короткий приплюснутый нос, подбородок широкий и сильный, разве что только без щетины, высокий лоб словно делит надвое уродливый косой рубец – явно не от пьяной драки след. Если смотреть издали, и не скажешь, мол, «экая баба страшная» – обычный душегуб в чулках, потёртом бычьем колете и при мече, даже голос невысокий и резкий. У башмачников и медников, к которым она приходит за долгами, похабные мысли вряд ли случаются.

Франт двумя пальцами заправил длинную светлую прядь за ухо и бросил в женщину сухарь.

– Зря ты ёрничаешь, – добавила она, смеясь. – Мюнцер получил по морде, бухтеть больше не будет. Старик и дальше будет получать долю и бренди. Чего рожу кривишь?

– Да, на какое-то время его присмирили, – проворчал Карл в ответ. – А через месяц снова в бутылку полезет. И мы снова попрёмся всем Грушевым Садом на матч-реванш?