– Хороша девка, не спорю. Даже очень хороша. Да он то чай Серебряный, а не школяр беспорточный. Чего делать-то будем? Оставлять так нельзя. Раз спустим с рук – забалует. Его Игнаций рекомендовал. Узнает – семь шкур спустит, а сам в отставку. Ты его знаешь.

– Да… Не говори пока ему. Кто ещё знает о споре?

– Ну, сказал старшая была, да ещё егеря Бренненские. Ландел вроде как спал. Да и какая разница? Никто из них писать князю не станет, понятно дело. А вот слух пойдёт. Мол Серебряные, будто мужичьё кабацкое, оружие за девок на кон ставят. Вон эта, младшая, тогда не скрываясь про долг ляпнула и смеётся. Ладно наши не поняли.

– Да, остра на язык. Бес, а не девка. Я поговорю с Валирой. Может она присмирит её. А с Харриганом разберёмся в Ладосе. Пока оставь. Он вон и так от тебя, как от чумы.

– Исполню.

– Иди позови его.

Ром побрёл к лагерю. Артур присел на сосну, поднял взгляд и без труда нашёл Артура – ярчайшую звезду, в честь которой его назвала мать. Сами собой ему припомнились слова старой колыбельной:

– Свети Артур, свети. Ты виден нам в ночи. Мы знаем где ты днём. Тебе мы песнь поём. Взамен ты принеси, благие детям сны. Спи, мальчик, засыпай. Артура свет впитай.

– Уилл Харриган, явился по вашему приказанию! – раздалось за спиной.

– Отставить, – вздохнул Артур, прогоняя воспоминания.

Уилл не находил себе места. Он пытался смотреть в глаза своему воеводе, но даже в тусклом свете безлунного неба краска стыда на его щеках была более чем заметна. Наконец он не выдержал.

– Я прошу у вас прощения, воевода! Я… я не достоин называться Серебряным! Но прошу вас, позвольте помочь вам с поисками. Десятник Фолин – хороший человек. А я, я… я опозорил дружину. Тревожный рог разбил и… проспорил свой меч. Прошу, возьмите.

С этими словами он вытащил из-под льняной рубахи знамя дружины и теперь смотрел Артуру прямо в глаза. Пусть его губы начинали подрагивать, пусть начали дрожать руки, но взгляда он не отводил.

– Витязь Харриган, как воевода Сорок Девятой, до приезда дружины в Ладос… Уилл, никому ни слова. Игнацию особенно. Пожалей старика. Но учти, проступок твой серьёзный. Наказание будет подстать. Ну а пока – ты знаменосец Серебряной и беречь знамя твой долг. Свободен.

– Благодарю, сударь Эйхард. Приказания?

– Сегодня ночью ты в дозоре. Место тут тихое, но будь на чеку. Под утро будет тебе смена.

Рыжий хлопнул себя по плечу и зашагал к лагерю.

– Значит считаешь Аксена хорошим человеком? – окликнул его Артур.

Уилл обернулся, вскинул голову и выпалил:

– Триглава учит нас – дела каждого будут на Чашах Весов Сына Света. Жизнь десятника Фолина ещё не подошла к концу. И когда прозвонит Колокол Небесный… Я верю – он может искупить вину. Да, он хороший человек!

С этими словами он скрылся за деревьями. Артур вновь взглянул на небо.

– Аксен Фолин – хороший человек… Может и так. Может быть. Эх, Фолин, Фолин, куда же тебя забросит судьба?

– Tanillo’na naye’i[7], – тихо вышла на свет Валира. – Воеводе не до сна?

– Сегодня у меня просто день докладов, – рассмеялся Артур. – Ты всё слышала?

– Я не хотела. Но этот Hosae’na [8] говорил с таким пылом. Он действительно верит в послесмертье? Верит в Чаши Весов?

– Учение Слова Триглавы идет в купе с воинской подготовкой. Так заведено. Конечно, никто не обязан верить, но…

– А ты, Артур, позволь спросить, ты тоже веришь в Троих?

– Я? Да, пожалуй. Ты хотела со мной поговорить о вере или действительно Дочери Дэллы не спят вовсе?

– Ты же знаешь, всё это бредни. Как и многое другое выдуманное про нас людьми. Вот что действительно изумляет меня, Артур, имея огромные библиотеки и тысячелетние знания, большинство из вас даже не пытается узнать нас. Просто не хотят. И не только нас, сам мир. Люди зациклены на себе. Им больше не нужны знания. Власть и золото – вот всё что их интересует. Они создали свои правила, а всех несогласных или тех, кто по природе своей не подходит под них, просто избегают. Не замечают. Раньше и вовсе истребляли… Но тогда было хоть какое-то общение, – Валира грустно улыбнулась. Артур ответил ей тем-же. – Знаешь, порой мне кажется, что даже ненависть и распри лучше, чем полное пренебрежение.