В более поздней статье 1995 года «Наука, власть и решение» Кондилис демонстрирует, что отношения власти распространяются и на научную сферу. Разоблачая утопию свободной от властных отношений науки, он показывает, что осознание наличия субъективных элементов в естественных науках является логическим следствием процесса их историзации. Согласно Кондилису, именно через отношения власти (в особенности в теоретических обобщениях) и механизмы принятия решений (при выборе перспективы и метода научного анализа) мы можем понять характер и объем этих элементов. В то же время Кондилис подчеркивает, что коллективное притязание науки на власть и вера в объективность научных результатов – краеугольные камни, способствующие научному прогрессу. Отсюда следует, что исторический релятивизм, позволяющий увидеть интересующие Кондилиса механизмы и осознать многообразие научных парадигм, непродуктивен и даже вреден в качестве источника научных норм и предписаний, поскольку в последнем случае он становится угрозой для развития и самого существования науки.

Критики Кондилиса, как правило, концентрируются на его нигилизме, будто бы обесценивающем его философские рассуждения. Однако социальная онтология власти Кондилиса не прославляет нигилизм или релятивизм как универсальные решения, а предлагает нейтральную альтернативу доминирующим в социальной и политической философии деонтологическим подходам. В эпоху углубляющейся социальной радикализации и разрастающихся международных политических конфликтов этот нейтральный взгляд способен внести важный вклад в понимание позиций конфликтующих сторон, повышая шансы на взаимное признание и примирение.

Очевидно, что Кондилису, несмотря на его огромный талант и продуктивность, пока не удалось занять прочное место в философском каноне: непреодолимыми препятствиями на этом пути оказались как личностные, так и институциональные факторы. Тем не менее его работы заслуживают пристального читательского внимания. Широта его взглядов, сочетающаяся со смелостью и оригинальностью подходов к анализу культурных, социальных и политических проблем, дает нам возможность с новой стороны взглянуть на, казалось бы, хорошо знакомые темы и вопросы. Такой взгляд, выражаясь словами Кондилиса, вряд ли позволит нам стать более счастливыми, но, вполне вероятно, поможет лучше осознать суть социальных процессов, происходящих вокруг нас.

Представленная здесь децизионистская теория претендует на строгую дескриптивность. Речь идет не о том, чтобы отстоять – чем до сих пор занимались наиболее известные разновидности децизионизма – право экзистенции на предельно автономное и глубоко личное решение, экзистенции, истерзанной абстракциями и системами, но всё же живой и ищущей собственных путей. Нет, следует, напротив, показать, что этот воинствующий децизионизм никогда не сможет добиться успеха в долгосрочной перспективе или же в большом социальном масштабе, даже несмотря на известную регулярность этого протестного явления в определенных духовно-исторических констелляциях. С другой стороны, для меня не менее важно представить доказательство следующего тезиса: мышление, выступающее в качестве противника воинствующего децизионизма, de facto тоже должно осуществляться децизионистски, то есть в его основе тоже лежит некое фундаментальное решение, сколь бы энергично оно это ни оспаривало, причем приводя самые разные доводы, которые нам еще предстоит разобрать. И наконец, мы готовы утверждать, что и в том и в другом случае оно не может действовать иначе, чем фактически действовало до сих пор, и что любые коррективы или пожелания содействуют не пониманию, а полемике, более того, изначально задумываются полемически.