Но что принесет он Майе, страх, боль, или удовольствие?

Она поворачивается спиной, убирает с одного плеча волосы, оставляя его обнаженным и таким прекрасно тонким.

Ей стыдно? Или это игра?

Я уже хотел приказать повернуться, но приятная нега предвкушения, разлившаяся по телу, заставила меня умолкнуть.

Просто наблюдать за тем, как она заводит руки за спину. Как пытается нащупать замочек.

Усмешка касается губ, когда после третьей попытки руки ее безвольно опускаются. Ну что ж, даже раздевание буду контролировать сам.

Подхожу близко, долго рассматриваю совершенство кожи, окрашенной в приятные томные тона желтого цвета, и веду линию над кромкой платья, которое планирую скоро снять. Сорвать его так же, как маску, под которой скрывается моя истинная саба, моя настоящая женщина.

Я с восторгом чувствую, как дрожь пробегает по телу Майи, а когда начинаю тянуть за молнию, то сразу слышится тихий стон.

Под платьем нет бюста, я еще в машине это оценил, когда мял груди, сжимал соски с удовольствием, ощущая тугое кольцо пухлых губок на своем члене.

Под платьем лишь трусы, подцепляю их пальцами, тяну на себя, чтобы они впились в кожу, целует то самое плечо и резко отпускаю ткань.

Она со смачным звуком шлепает Майю, от чего та издает громкий вскрик, но внезапно изгибается в пояснице.

Я доволен. Как мало надо сделать Майе, чтобы сделать меня довольным.

Стон, прогиб, обнаженное плечо и правда.

Правда…

— Кто ты? — снова шепчу ей на ухо и прикусываю его, массируя шею. — Скажи мне, кто ты на самом деле?

— Я... — поджимает она ягодицы, когда прижимаюсь к ним своим внушительным бугром. — Не знаю. Не понимаю, о чем Вы спрашиваете. Мне очень жаль.

— Мне тоже очень жаль, — говорю и гневно сдергиваю платье с плеч, рву трусы и толкаю Майю на кушетку, такую же мягкую, как все в этой комнате.

Будь тут белые цвета, можно было подумать, что это комната для безумца. И порой именно таким я себя считал.

Особенно сейчас, когда буквально хочу сожрать эту бледную, упругую плоть ягодиц.

Она оттопырила их, держа ноги в чулках прямо, хотя видно, что ей хочется их согнуть.

— Скажи правду!

— Какая правда Вам нужна?

— Ты шлюха? Как много мужчин у тебя было?

Молчание только злило и принесло в руку желание ударить.

Я с шумным выдохом подчинился, опуская плеть прямо на ягодицу.

И снова ни звука, ни стона, словно она терпит. Но мне не нужна мученица, мне нужна саба!

Новый удар и прогиб в спине стал больше, а запах женственности ударил струёй в нос.

Еще удар и член стал ныть от возбуждения.

Новый удар — сильнее, еще один и еще.

— Отвечай, Майя! Сколько! Сколько мужиков тебя трахали! — уже рычу и слышу жалобное:

— Один! Только один!

Поверить в это сложно, почти невозможно, но я киваю сам себе.

— Значит, для тебя это была вторая продажа? — новый удар и наконец стон, от которого у меня темнеет в глазах.

— Первая.

Отбрасываю плеть, разворачиваю к себе лицо, по которому бегут слезы, оставляя дорожки на щеках, и целую дрожащие искусанные губы, потому что знаю, знаю, что она не шлюха.

Пусть она стояла там, пусть готовила свое тело для извращенца, но самое главное, попала именно в мои руки.

Было еще множество вопросов, но в голове шумят волны острой похоти, разбивающиеся о здравый смысл, как о скалу, и я решил оставить их на потом. Сначала покажу своей сабе, как можно получать удовольствие от боли.

Одна рука на шее, другая на животе и тянется вниз, и я кладу Майю на мягкий пол, сажусь между ног и продолжаю давление.

Живот, шея.

— Слушай меня. Есть простое слово. Стоп. Говоришь его тогда, когда понимаешь, что не выдерживаешь, что боль уже невыносима. Поняла?