– Пойду посмотрю и приструню.

– Поздно – я его уже домой отправила. Садись за стол и пиши докладную.

– Но я даже не видел его.

– Я его видела. Ты что – мне не веришь?

Воцарилось тягостное молчание. Я не мог понять – нужно ли мне слова директора воспринимать всерьез?

– Ну? – хмурится директор, меня принуждая. – О чем размышляешь?

– Не знаю. На основании чего я должен писать докладную?

– На основании моего приказа.

Я мотнул головой:

– Так и писать – на основании приказа директора пишу докладную, что сварщик…

Замышляева смотрит со злобой на меня:

– Ты мне здесь дурака не валяй. Хочешь работать пиши докладную, не хочешь – заявление на увольнение.

– Другого выбора нет и не будет, – добавляет она и уходит.

Я сажусь в кабинете за стол, кладу перед собой чистый лист, на него ручку и начинаю размышлять – что писать?

Эти три часа до конца рабочего дня были, пожалуй, самыми долгими в моей жизни. Мне казалось, что это все происходит не со мной или, во всяком случае, не наяву – словно спал, и снился мне совершенно непостижимый кошмар. Я должен написать начальству докладную о нарушении моим подчиненным трудовой дисциплины – о нарушении, свидетелем которого сам-то и не был. Что это, как не навет? Реальность хуже любого кошмара…

Много раз стучали и клеветали на меня. Но мне ни разу не доводилось. Наконец пришел мой черед. Все когда-то случается в первый раз. Надо писать, если хочу работать – прямо сказано. Только сковывали нехорошие предчувствия – стоит один раз прогнуться…

Конец рабочего дня – я уже написал докладную на сварщика Ивана Степановича, но директору не отнес: еще размышляю, сомневаясь. Тихо ступая, в кабинет входит Тевелев-старший – лицо от пота и земли в разводьях грязи. Сказал, как простонал:

– Все начальник, мы пошли. Инструмент сдали…

– Всю землю перетаскали?

– Да где там – как раз до октября валандаться…

– Григорий Вениаминович, ты знаешь, где живет наш сварщик?

– Степаныч? Знаю, конечно.

– Проводишь?

– А что туда провожать? Двухэтажный дом на перекрестке улиц Советская и 30лет ВЛКСМ.

– Это где молочная кухня?

– Как раз напротив – через дорогу. Войдешь во двор со стороны Советской – первый подъезд, первый этаж, первая дверь налево…

Я занес директору докладную и отправился к обвиняемому мною человеку каяться. В квартиру стучаться было не надо – Степаныч веселенький сидел на скамейке и посматривал на детишек в песочнице.

– Иван Степанович, я пришел к тебе просить прощения.

Тот, еще не зная, в чем дело, мгновенно ответил:

– Без бутылки ни за что не прощу.

Видно было, как его била крупная дрожь.

– Может, пива?

– Тащи – согласился он.

Я сходил в магазинчик за дорогой и приобрел две полторашки «Жигулевского». Начал было каяться об обстоятельствах, вынудивших меня написать докладную, но Степаныч прервал, ткнув своей емкостью пива в мою:

– Бум!

Я кивнул и с удовольствием стал смаковать прохладный напиток.

Засосав добрых поллитра, сварщик спросил:

– Так что случилось?

Я рассказал о своем конфузе.

– Ужас какой! Как ты, начальник, мог? – но вид Степаныча не соответствовал его словам: он улыбался, должно быть, прикалываясь.

Вот такие случаются метаморфозы на нашей грешной земле.

Нет у работников бюджетных организаций ничего хуже, чем получать нагоняи от вышестоящего начальства. И все равно, несмотря на то, что много раз в жизни приходилось исполнять эту жуткую роль ругаемого, привыкнуть к ней никак не мог – по мне, так лучше бы уж премии молчком лишали, если провинился в чем…

– Так значит, перечим директору? – встретил меня на следующее утро Белов упреками. – Как же тебя угораздило?

Хотя, как я уже говорил, считал своего непосредственного начальника кем-то вроде приятеля, ничего хорошего от такого начала разговора не ожидал. Сомневаясь, правильно ли он поймет меня, рассказал перипетии вчерашних событий, связанных с пьянством сварщика на рабочем месте.