– С-с-с-во-о-о-о-лочь, – наконец смогла выговорить она, – чтт-т-о-ббы т-ты сдд-ох…

Яша не видел, как она оделась и ушла. Он услышал только хлопок, и тут же нашарил очки, лежавшие на полу. Одно стекло было раздавлено, а второе цело, и он, подбежав к окну, разглядел, как Магда вышла из подъезда, и, встав на колени у огромной лужи, долго мыла в ней руки, и, зачерпнув воды, умыла этой грязной водой лицо.

Остаток дня Яша просидел дома. Он заходил в комнату, в которой в последнее время жила Магда, открывал створки её гардероба, зарывался лицом в её платья – и так и стоял – неподвижно. Открывал банки, в которых она хранила свою «мелочёвку», перебирал дешевые колечки, крестики, амулетики, какие-то монетки, крохотную фарфоровую галошу, муранские сережки, вырезанного из дерева медвежонка, серебряные колокольчики, стеклянную рыбку… Магда складывала все в банки из-под датского печенья, по какой-то своей прихоти не желая выбрасывать никакой мелочи. Каждый случайный, казалось бы, предмет говорил о Магде больше, чем она сама. Мои бебехи, говорила она притворно пренебрежительно, но Яша знал, что для нее эти банки почему-то значат больше, чем та ювелирка, которую он ей иногда дарил. К тряпкам Магда была равнодушна – в том плане, что она выглядела сногсшибательно во всем. Что бы на ней не было надето – только на нее и обращали внимание. За шмотками не вернется, говорил сам с собой Яша, но эти её банки? Магда любила все, во что можно что-то сложить, Яша даже звал её «хорьком» – она обожала бювары, шкатулки, коробки и коробочки, портсигары, коробочки для перьев, даже готовальни. Сейчас все это было брошено, и Яша дотрагивался до её вещей, словно стараясь вымолить у Магды прощение…

Борис прилетел к концу недели, вызвал Яшу телефонным звонком и говорил с ним в казенном помещении районного суда. Они сидели на простых стульях, у окна, и их разделял какой-то пыльный фикус.

– Конечно, я должен был бы набить тебе морду, – Борис был в костюме, при галстуке и вид имел самый неприятно-официальный, – но я не сторонник насилия. Мне проще было бы нанять кого-то, кто бы прострелил тебе голову, у вас, в России, это сейчас легко. Но ты отец… хотя, какой ты отец? Ребенок вырастет без тебя, тут я приложу все свои силы.

– Я виноват, – Яша сидел, сжав руки коленями, – Борь, лучше бы ты меня убил. Мне самому жить не хочется. Понимаешь, когда она сказала, что этот лягушатник…

– Можешь мне не объяснять, что такое страсть, ревность, страх потерять любимого человека! Я только потому и не предпринимаю никаких попыток посадить тебя, потому что мне знакомо такое состояние. А не безумен кто ж… но Магда моя сестра.

– Боря, я хочу попросить у неё прощения … – Яша увидел, как Борис дёрнулся, и заговорил быстрее, – нет, нет, не увидеть, нет! Я ей напишу. Она меня не простит. Если бы ты знал, как мне хреново…

– Теперь ничего не имеет значения. Пока она молода, с ней всегда будет происходить такое, – Борис раскрыл замки дипломата, – она так создана. Она не может быть другой. Если хотят владеть ею, будут хотеть и убить её, со словами «так не доставайся же ты никому». Кармен хренова. Я сам от нее устал. Боюсь, она и этого Бруно доведет до французского цугундера…

– Да нет, они тюленей буду спасать, – Яша хмыкнул, – но я люблю её.

– Ты любишь то, что не дается тебе в руки, – Борис вытащил листки, – Яша. Сейчас вас разведут, и вы оба свободны. У Магды нет к тебе претензий, но, я полагаю, ты будешь настоящим мужиком и сам передашь ей какие-то деньги. На корм тюленям, хотя бы.

Магда пожелала вернуть свою, девичью, фамилию – Мигдаль. Яша, разумеется, остался Измайловым. Борис заехал тем же вечером на Татарскую, с шумной компанией, неимоверным количеством выпивки и ресторанной еды, упакованной в коробки. Свадьбу ты зажал, – с порога сказал сияющий Борис, – давай, хоть развод отметим? – И подтолкнул к Яше двух одинаковых с виду девиц. – Зита и Гита. Да ладно, – Яша переводил глаза с одной на другую – похожи! Шучу. – Борис шлепнул девиц по спине. – Галя и Валя. Или Маша и Даша. Тебе имена зачем? Они на любые откликаются. Расстелили ковры в самой большой, соединенной из двух, комнате, расселись на полу, и сразу в пустой квартире, в которой пахло пылью и красками, стало уютно. Откуда-то появились цветы, ароматические свечи, удушливый аромат которых заглушил странный запах тлеющего сена. Говорили о высоком искусстве, о роке, о музыке вообще, о кинематографе, Америке, Кафке, собаках, Марксе и о Боге. В компании были и люди, знакомые Яше, были и незнакомые, приехавшие покорять Москву. Вдруг откуда-то взялась гитара, а Яша вспомнил, что в какой-то из комнат осталось расстроенное пианино, и его прикатили с грохотом и смехом. Кто-то налил воды в бутылки – до разных уровней, и пошла такая импровизация! Нашли ложки – и деревянные, и обычные, мельхиоровые, и ложки зазвучали потрясающе! Детская дудочка, какая-то пищалка и барабанчик – и «дали джазу»! Молчавшая в углу смуглая большеглазая девица в кожаных бриджах и пиджаке с плечиками, сдвинув на нос снятую с кого-то шляпу, вдруг запела, да как! Компания просто взвыла от восторга, а дальше Борис вызвонил знакомого саксофониста, тот прихватил с собой клавишника, и… трое суток у Яши, на Татарской, было так, как надо – вдохновенно, во всех отношениях. Появилась хорошая мысль собрать группу, дело было за малым – найти руководителя, продюсера и понять, зачем вообще это нужно. У Яши уже болела голова, раздражали незнакомые люди, появлявшиеся сами по себе, и не оставляло ощущение, что он, Яша, кому-то что-то должен. Когда Яша окончательно протрезвел после сеанса в Сандунах, он схватился за голову. Он должен был позвонить Темницкому, а когда, Яша не помнил. Страдая бесконечно, он принялся разыскивать Темницкого по знакомым, пока кто-то не дал Яше номер мобильного. Яша удивился – в то время это была еще редкая и дорогая игрушка. Дозвонившись, Яша выслушал Темницкого, понял, что он, Яша, ничтожество и лучше бы ему вообще не появляться на свет. Яша слушал терпеливо, ожидая разговора о Магде, и дождался. Темницкий приказал Яше найти Магду – где угодно – и немедленно ехать с нею на Алтай, где им дадут такое количество лошадей для съемок, что ими можно обеспечить всю Францию. Яша огорчил Темницкого тем, что Магда больше не Измайлова, потому влияние его на неё не распространяется. Выслушав очередную порцию слов обидных и уничижительных, Яша захотел повесить трубку, но тут Темницкий вздохнул, и сказал устало, – я ждал что-то подобное. Ну, и хрен с ней. Собственно, мы финал отсняли, и довольно. Поговорю со сценаристом, и она у нас будет как мадам Коломбо – все о ней говорят, но никто ее не видел. И деньги, кстати, сэкономим. Жаль, она к месту была!