Когда милиционер, наконец, закончил писать, и, подчеркнуто холодно попрощался, Яша впал в панику. Сообразить, что нужно делать, он не мог. Никакого опыта общения со следователями у него не было, а все, что он знал о милиции – это были фильмы, фраза «сержант с собакой на выход» и загадочное – «пробей по базе». Тюрьму он себе представлял довольно живо – глухая стена, зарешеченные окошки, часовой на вышке и угрюмые уголовники на нарах. Посоветоваться было не с кем. От страха за себя он забыл про Магду, попытался успокоиться, позвонил пару раз в справочную, еще больше перепугался оттого, что там никто не брал трубку, и опять поехал в больницу. От метро Павелецкая шел автобус, и Яша, сжавшись в комочек, сидел у окна, и думал об одном – что теперь делать? Бежать? Куда? У него не было денег. Внезапно он со злостью вспомнил о матери, которая наслаждается жизнью в далеком Израиле, где уж, наверное, получше, чем в Союзе! Бросила меня, – Яша забыл о том, что ему исполнилось 18 лет, – без денег, пожрать купить не на что, бабушка уехала, меня в тюрьму посадят, а ей дела нет! Яше не приходило в голову, что в Израиле в 18 лет он сам бы зарабатывал себе на жизнь и уже служил бы в ЦАХАЛ, в условиях, близких к боевым.

В справочной сидела новая тетка, еще злее прежней, на Яшин вопрос ответила, не глядя в сводки, что Мигдаль тяжелая в реанимации, и больше справок не даем. И снова Яша ходил вокруг здания больницы, пытаясь по какому-то движению в окнах понять, не это ли палата Магды, и даже надеясь, что она подойдет к окну и будет, как те вон, женщины в байковых тусклых халатах, бросать вниз записочки. Как выглядит реанимация, Яша совершенно не мог себе вообразить. К вечеру небо посерело, пошел дождь, и Яша опять продрог, и страшно захотелось выпить. В рюмочной он взял водки, которую терпеть не мог, бутерброды, и сел у окна – смотреть на дождь, лужи, и мокрых прохожих. От водки стало тепло, даже жарко, начало клонить в сон, и Яша уснул, сидя. Разбудил его чей-то осторожный вопрос, – не занято? Спрашивал мужчина лет тридцати, одетый в строгий костюм, при галстуке и дорогих часах. Не занято? – повторил он вопрос, и Яша кивнул – садитесь, свободно. Мужчина тут же представился – Борис Эдуардович, простите, что побеспокоил.

Конечно же, сама судьба послала Бориса Эдуардовича, не иначе. Борис Логинов был юристом. В простой юридической консультации, что не мешало ему вращаться в самых изысканных кругах. Через полчаса они уже были на «ты», а через час решили продолжить вечер в более приличном месте.

Боря Логинов попросил называть его «Боб», выдал с десяток анекдотов, с матерком, но тонких, на «ценителя», и вообще – моментально успел стать своим в доску. Вечер приятели закончили на Яшиной квартире, под коньяк «Martell» и сырые яйца. Яйца, собственно, их развеселили больше всего. Разве французы до такого додумаются? – хохотал Яша, аккуратно разбивая яйцо в чашку, – запатентуем? А м-м-м, – отвечал Боб, не в силах выговорить от смеха ничего больше. Пока они мотались по Москве, проходя без очереди в рестораны – Яша поражался тому, как меняются в лице швейцары, видя раскрытую бордовую книжечку, – Боб объяснил ему, что у ментов ничего не может быть на Яшу, они его берут на понт и всячески «прессуют». Узнав, что Яша в то время, когда Магда избавлялась от беременности, был дома с Зиной, Боб скривил губы и сказал уверенно – старик, так у тебя алиби! Сто процентов! Пусть Зина твоя даст показания, и все! Все! Ты чист! И мы махнем на бархатный сезон в Коктебель. Кстати, хочешь, я тебе достану суперские джинсы? Мне один кент возит, из Грузии, во, – и Боб, повернувшись к Яше спиной, продемонстрировал ему лейбл от «YASHA – jeans» …Тут же родилось предложение вернуть производство в Москву, так как у Бори, разумеется, везде были связи. Оставив в покое джинсы, перешли на андеграунд, потом на чувих, тёлок и прочих «гёрлз», а уж дальше говорили обо всем подряд, находя всё больше и больше общих точек.