1970 г.

А тут Миша мне включил магнитофон. Он и раньше его заводил и ставил некоторые песни (магнитофон у них уже был года два), и сначала оттуда звучал, например, Высоцкий – его первые записи:

– вот этот цикл.

Я слушал, честно скажу, без особого энтузиазма, половины слов я вообще не понимал, а возможно, не понимал и смысла в целом, потому что записи были не самого лучшего качества, далеко не первая копия. Одним словом, я как-то не проникался к такой музыке.

И в тот январский день я подумал, что мы будем заниматься строительством очередного самолета или чем-то подобным. Но он включил магнитофон и поставил мне что-то совсем другое, чего я раньше никогда не слышал. Музыка была, как мне показалось, «на иностранном языке» – опять же, запись не очень качественная. Могу точно сказать, что я никогда не слышал раньше таких звуков, таких аккордов, мелодии и такого прямо нахального, как мне показалось, исполнения. Я слушал, забыв обо всем на свете, а потом спросил Мишу:

– А что это такое?

И он пояснил:

– Это – «Битлы»!

И я понял, что моя жизнь больше никогда не будет прежней…

Из магнитофона лились просто неслыханные до этого звуки, это была, по-моему, «Eight Days a Week»[9]. Я просто впал в какой-то ступор, просил его: «Давай перемотай, поставь еще!». На что он говорил: «Подожди, сейчас еще будут другие, совсем не хуже!». Действительно, потом началась следующая песня, следующая, потом еще и еще, а затем он перемотал всю катушку, и мы начали слушать по новой. Вот это называется «любовь с первого укуса»[10]! Я помню даже запах, с которым у меня ассоциируется эта музыка. Не запах магнитофонной пленки, а именно запах музыки. Наверное, это кажется странным, но порой до сих пор, когда я слышу ранние записи The Beatles, то есть то, что я услышал впервые именно тогда, я могу вспомнить все с точностью до деталей.

У нас дома тоже был магнитофон, и я попросил брата:

– Перепиши и мне тоже!

Он резонно ответил:

– Ну, ты же понимаешь, что нужен второй магнитофон, а где я тебе сейчас его возьму? Или привозите в следующий раз свой, или жди, пока я у кого-нибудь перепишу.

Но я ждать не мог. Все два дня, что мы гостили у родственников, я слушал без конца запись и просил, просил у брата эту катушку, и в конце концов он мне ее подарил. Я помню, на коробке он нарисовал – а Миша очень хорошо рисовал – парня с длинными волосами, в клешах, с электрогитарой с двумя рогами – и в общем, все изобразил правильно, хотя нам в тот момент еще негде было на них посмотреть. И долгое время образ рок-музыканта у меня ассоциировался именно с его рисунком.

Вот это да! Я приехал домой, включил магнитофон. У нас, как я и говорил, он тоже был, но, по большому счету, лежал без дела. Да, иногда отец что-то записывал – по-моему, прямо с телевизора (например, концерт Бернеса или что-то подобное) и через микрофон – домашние посиделки, а больше никакой музыки и не было. Я узурпировал прибор, поставил катушку, и… магнитофон у меня стал выключаться только ночью.

Бедная мама! Она сначала, конечно, снисходительно отнеслась к подарку моего двоюродного брата: она его очень уважала, ценила и хотела бы, чтобы я равнялся на него во всем, – а тут такая подстава! Слушал я это, естественно, громко, ни о каких наушниках речи идти тогда не могло – откуда мне их было взять? Очень скоро мама стала закатывать глаза к небу и говорить:

– Виталик! Выключи этот собачий лай, я тебя умоляю!