Ну и ладушки. Отставание в физическом развитии я с лихвой компенсировала социальной активностью: была бессменным и единственным редактором стенгазеты; предложила украсить класс фреской во всю стену, и предложение это осуществила; посещала танцевальный кружок, где моим партнёром был страшно высокий и ужасно костистый Эдик Киршбаум. Когда мы разучивали мазурку, Эдик грохался на одно колено, а вторую длинную ногу выставлял так далеко, что мне, обегая его по кругу, приходилось перепрыгивать через неё, отчего я без конца получала замечания от руководителя кружка. С Мишкой Васильевым, который впоследствии закончил ВГИК и стал оператором, мы сняли мультик (я в качестве художника), который, правда, длился секунды три-четыре.

С Гариком Ямпольским, который великолепно читал стихи Маяковского и вообще был талантливым актёром, организовывала художественную самодеятельность. По ней наш класс неизменно занимал первые места в школе. С огромным удовольствием занималась сбором макулатуры и металлолома; причём, подобные акции захватывали меня не столько сознанием того, что мы помогаем нашей бумажной и металлургической промышленности выполнять напряженные планы пятилеток, сколько тем, что после них (акций) город становился чище.

Правда, однажды, когда мы спёрли кусок заржавелой стрелы подъёмного крана с ближайшей стройки, и катили его на катках (обрезках металлических труб, прихваченных на той же стройке), меня этим подъёмным краном случайно переехали. Ну, не всю меня; проехались трубой по ноге, но было больно, нога распухла, и домой меня тащили на руках два мальчика. Несмотря на довольно сильную боль, я испытывала лёгкое волнение, обнимая их за напруженные шеи. Жалко только, что ни одна из этих шей Вите не принадлежала.

Пожалуй, только однажды я почувствовала на себе Витин заинтересованный взгляд. Весной 1966 года мы возвращались из очередного похода в горы. На этот раз мы ходили на Большое Алма-атинское озеро – очень холодное, безрыбное моренное озеро, расположенное высоко в горах, вода из которого по огромной трубе поступала в город. Спускались мы по этой трубе, довольно круто идущей вниз, в ущелье, где она уходила под землю. Бежать по трубе было легко, только надо было периодически перепрыгивать через вкопанные в землю бетонные блоки, которыми труба к земле и крепилась. Мне доставляло удовольствие перемахивать через эти препятствия, и было совсем не страшно с трубы свалиться. Мы почти добежали до конца трубы, когда откуда-то снизу раздался громкий мужской голос:

– Девушка, которая бежит последней, подойдите ко мне, когда спуститесь!

Последней бежала я. Спустившись с трубы, я с некоторой опаской подошла к трём мужчинам, наблюдавшим за нашим бегом с препятствиями. «Может быть, по трубе нельзя было спускаться», – мелькнуло у меня в голове. «Хотя, не одна же я нарушила…». Ребята решили меня одну не оставлять, и последовали за мной. То, кем оказался мужчина с зычным голосом, для меня явилось полной неожиданностью:

– Я главный тренер сборной Союза по лёгкой атлетике, – представился мужчина. – Мы здесь в высокогорье тренируемся перед олимпиадой в Мехико. Вы не хотите заняться бегом? У вас идеальные данные для лёгкой атлетики. Пропорции, длинные ноги. Знаете, как у негритянок. Я бы из вас за два года чемпионку сделал.

До сих пор мои отношения со спортом как-то не складывались. Во втором классе мы с Лялькой Сайфутдиновой записались на плавание в бассейн Дома пионеров, а через полгода обе заработали по воспалению среднего уха. Пришлось бросить. Потом я стала ходить на настольный теннис. Тренер меня отличал, говорил, что у меня очень хорошая реакция, прочил блестящее будущее, но и тут облом: тренера уличили в финансовых махинациях, нас стали таскать в милицию, где заставляли по пятьдесят раз расписываться в строчку и в столбик, чтобы доказать, что тренер подделывал наши подписи в ведомостях на талоны. Всё это было жутко неприятно, и я на тренировки ходить перестала.