Комментарий, утверждающий, что ни мать, ни сын не нуждались в очищении, расположен в середине текста. Кроме того, можно видеть, где термин поясняется с помощью синонима, а где Лудольф делает евангельские слова и фразы ключевыми точками повествования, которое ведет своими собственными словами. Эти «ключевые точки» сами по себе могут стать основой для дальнейшего расширения речи, и читатель обнаружит, что позже в этой главе Лудольф останавливается на таких понятиях, как очищение Марии, принесение Христа, приход в Иерусалим, принесение жертвы Господу, горлицы и голубиные птенцы.

Этот отрывок становится поводом для довольно продолжительного обсуждения различных аспектов очищения. Прежде всего, Лудольф объясняет контекст церемонии по Закону Моисееву: что означает понятие ритуального очищения и почему Бог заповедал израильтянам приносить Ему первородного в каждом поколении. Контекст, связанный с Законом, объясняет основания, по которым Христос пожелал быть представленным в Храме. Лудольф приводит пять таких оснований: во-первых, Христос был в согласии со старым Законом; во-вторых, следуя этому Закону, он вел его к завершению; в-третьих, Христос желал избежать любого повода быть проклятым иудеями за несоблюдение Закона; в-четвертых, Христос желал освободить человечество от рабства Закону; наконец, в-пятых, Христос желал подать пример смирения и послушания. В поддержку этого Лудольф приводит ссылки на Бернарда Клервоского и Беду Достопочтенного по поводу смирения и послушания как Христа, так и Марии.

Затем следует дискуссия о завете как прообразе Девы Марии: “ipsa est per Archam Testamenti prefi gurata; in qua inclusa errant Legis mandata” (I: 99 – «ее прообразом был Ковчег Завета, в котором находились заповеди Закона»). Лудольф приводит несколько оснований для этой параллели: Мария охотно изучала Закон; как в Ковчеге расцвел Жезл Аарона, так в Марии расцвел Христос; как в Ковчеге был золотой сосуд с манной небесной, так Мария предложила миру Хлеб, пришедший с Небес; как Ковчег был сделан из прочных материалов, так тело Марии не увидело тления, и так далее.

Эта последняя параллель приводит Лудольфа к утверждению, что Мария “intus et foris virtutibus resplendebat” («внутри и снаружи сияла добродетелями», I: 99), что непосредственно ведет к другому утверждению – прообразом Марии был золотой подсвечник в Храме. Это позволяет Лудольфу внести в его обсуждение ссылку на обычное название для праздника Сретения, т. е. Очищения Пресвятой Девы Марии (нем. Lichtmess – «месса света»; англ. Candlemas – «месса свечей»):

Hoc candelabrum et ejus candelam honoramus, quando in festo Purificationis, accensas candelas bajulamus. Maria enim candelam Domino in sua purifi catione off erebat, quando Simeon lumen ad revelationem Gentium concinebat. (I: 99)

Этот подсвечник и его свечу мы чтим, когда в праздник Очищения несем зажженные свечи. Ибо Мария принесла свечу Господу при своем очищении, когда Симеон воспевал свет к просвещению язычников.

Итак, Христос, Свет язычников, изображен горящей свечой “propter tria que inveniuntur in ea, scilicet, ligmen, ignis et cera: et in Christo sunt tria, scilicet, caro, anima et Deitas vera” («поскольку три находятся в ней, то есть фитиль, огонь и воск: и в Христе три, то есть плоть, душа и истинная Божественная природа», I: 100), что, таким образом, соединяет образ праздника и событие непосредственно с учением о природе Христа, которое Лудольф изложил перед этим. Это служит введением в довольно длинный отрывок о ветхозаветной типологии свечи и света вообще, Христос сравнивается с пророком Самуилом, Мария – с матерью Самуила Анной, поскольку Самуил служил в Храме.