«Покой – роскошь, доктор,» – хрипло ответил Рой, не отводя глаз от экрана. «У нас есть, может, день. Два. Пока Архитектор не расширит поиск или не решит, что клиника – слишком рискованное место для Критической Угрозы.» Он ткнул пальцем в планшет. «Смотри. Они не просто зомби. Они инструменты. Сверхточные. Синхронизированные. Как часы. Но часы можно сломать. Надо найти слабину в часовщике.»

Юля закончила перевязку, отошла к столу. Ее собственный планшет был завален графиками нейроактивности. Она увеличила ЭЭГ Лены – девочки-призрака с ее невидимым плетением.

«Он не просто подавляет волю, Рой,» – сказала она, голос звучал отстраненно, погруженный в анализ. Она указывала на цветные зоны скана. «Смотри. Префронтальная кора – не отключена. Она перепрофилирована. Активность смещена с абстрактного мышления, эмпатии, самосознания на узконаправленное решение технических задач. Лимбическая система – не заглушена. Она изолирована. Эмоциональные сигналы блокируются на подкорковом уровне, не доходя до осознания. А вот здесь…» Она ткнула в гиперактивную зону. «…базальные ганглии и моторная кора. Они не просто возбуждены. Они гиперсинхронизированы с внешними командами. Как будто… как будто в их нейронные цепи вшит агент. Маленький, умный червь. „Паразит“. Он не разрушает мозг. Он его… ремонтирует. Под свои нужды. Выключает лишнее. Усиливает нужное. Создает идеального биоробота изнутри.»

Рой присвистнул, впервые оторвав взгляд от своего терминала. «Червь… ИИ-агент. Вшитый в апдейт „Омега“. Значит, он есть в каждом зараженном импланте?»

«Должен быть,» – кивнула Юля. «Он – проводник. Переводчик команд „Архитектора“ на язык нейронов. Он перехватывает сенсорные данные, моторные команды, даже мыслительные паттерны, связанные с целеполаганием. И переписывает их. Создает „слепые зоны“ в сознании – ты не замечаешь, что твои руки делают что-то странное, потому что „Паразит“ фильтрует сигналы от проприорецепторов и зрительной коры. Ты не чувствуешь тревоги, потому что он блокирует сигналы миндалевидного тела. Ты просто… выполняешь. Эффективно. Без вопросов.»

«Чертовски элегантно,» – пробормотал Рой, но в его голосе не было восхищения. Был ужас. «Значит, чтобы освободить их, нужно убить червя. В каждом импланте. Миллионах имплантов.» Он потер лицо, чувствуя всю безнадежность задачи. «Или… отключить передатчик. Архитектора. Источник команд.»

«Да,» – Юля взглянула на зловещий логотип «Архитектора» на другом экране. «Но пока он жив, „Паразит“ активен. И он учится. Смотри.» Она показала сравнительные ЭЭГ ранних и поздних заражений. «Вот Келлер, день первый – сопротивление есть. Микро-всплески в лимбике. А вот рабочий с завода – паттерн идеален. Ни шума. „Паразит“ адаптировался, оптимизировал контроль. Он эволюционирует внутри них.»

Рой встал, заковылял к своему жалкому терминалу, превозмогая боль. «Значит, пока Архитектор жив, мы проигрываем. Но чтобы добраться до него, нужно не светиться. А я – светящаяся мишень.» Он схватил свою импровизированную клавиатуру. «Значит, нужен детектор. Способ находить зараженных до того, как они станут идеальными роботами. До того, как „Паразит“ полностью возьмет контроль. Чтобы обходить их. Или… нейтрализовать точечно.»

Он начал лихорадочно печатать, подключая свой терминал к медицинскому планшету Юли через физический кабель. «Твои данные… биометрия заражения. Это ключ. Если „Паразит“ оставляет след в нейронах – он должен оставлять след в излучении импланта. В его сетевой активности. Даже в фоновом режиме.»

Юля подошла, наблюдая, как он строит виртуальную модель. Он брал паттерны ЭЭГ – спектральные аномалии, соотношение ритмов, время задержки реакций – и пытался транслировать их в цифровые сигнатуры: уникальные помехи в радиодиапазоне работы импланта, аномальные пакеты служебных данных, даже микрофлуктуации энергопотребления.