– Какая? – У Валентины раскраснелось лицо от тепла и горячего чая, глаза заблестели.

– Надо будет отправить письмо.

– Всего-то? Давай письмо.

– Его надо отправить в две тысячи семнадцатом году, в начале мая. Я здесь подписала для памяти. И конверт надо будет другой, этот уже не подойдёт.

Валя ничего не ответила, её красивое лицо напряглось.

– Тебе это покажется странным, но так надо. Именно в начале мая, именно в две тысячи семнадцатом.

– Через семьдесят шесть лет? – Валентина закусила губу.

– Ты можешь не дожить до этой даты, я понимаю, – торопилась Вика, – Серёжка, возможно, доживёт. Но если нет, то доживут его дети – твои внуки.

– Бедная моя Виктория, это всё контузия. Тебе надо в больницу…

– Да не контузия! – Вика в волнении заходила по комнате. – Я могу не вернуться завтра из милиции, а это письмо очень важно. Есть один человек, который ждёт его.

– Через семьдесят шесть лет? Сядь, успокойся, – уговаривала Валентина. – Почему ты не вернёшься из милиции? Тебя просто пригласили за паспортом.

– Может, за паспортом, но я не уверена.

Серёжа молча наблюдал, потом подошёл и взял конверт из Викиных рук.

– Чего вы спорите? Я отправлю письмо. Честное слово, обещаю. Я буду жить долго, до ста лет. У нас, у Орловых, все долго живут.

– Спасибо, ты меня очень выручишь, – с чувством сказала Вика.

Валя хотела что-то возразить, но Серёжка перебил:

– Мама, как ты не поймёшь: тётя Вика хочет отправить письмо потомкам. Я сохраню и отправлю – я обещал.

Валентина заснула мгновенно, как засыпает очень усталый человек. Серёжка тихонько посапывал на раскладушке. Вика встала, прошла в темноте на цыпочках по холодному полу к своему рюкзаку. Расстегнула потайной карман, где лежали спрятанные вещи, нащупала гладкий и холодный корпус телефона.

Она опустила светомаскировочную штору, чтобы свет от экрана не был виден с улицы, и вернулась на диван. Смартфон засиял ярким прямоугольником, мелькнуло приветствие. Так странно было видеть в этой крошечной комнате с примусом и керосиновой лампой (электричество часто отключали, а если оно было, то лампочка едва светила) это чудо техники – смартфон.

Вика открыла фотографии. Их было много: с родителями в Самаре, с однокурсниками, с коллегами-врачами, с подругой Наташей… Фотки на Арбате, на Красной площади, в Сочи, где она отдыхала в прошлом году.

А вот снимки в кафе с Максимом. Подумать только, Вика хотела создать с ним семью, иметь от него детей… Не получилось: слишком много хорошеньких медсестёр крутилось вокруг него, молодого врача. Она не собиралась шпионить и подсматривать, но случайно увидела в телефоне всплывающее сообщение с кучей сердечек и поцелуйчиков от какого-то Котёнка.

Как Максим тогда занервничал! Сначала отпирался, потом стал кричать, что Вику очень удивило: ведь он всегда был таким сдержанным, добродушно-насмешливым.

– Ты глупенькая, придумала себе сказку про большую любовь на всю жизнь, а так не бывает! Единственная может быть и не одна, понимаешь?!

Вика понимала. Представила, как будет поджидать его вечерами, стоя у окна с ребёнком на руках, звонить на мобильный и слышать, что абонент недоступен, очень занят абонент очередной пассией.

Рассталась она с Максимом легко, поблагодарила судьбу за того Котёнка. «Уж лучше одиноким быть, чем жар души «кому-нибудь» дарить…»

Поджав озябшие ноги, Вика листала фотографии. Вот селфи из поезда, почти перед тем, как её выкинуло в прошлое. На фото она улыбается накрашенными губами, толстовка с британским флагом обтягивает грудь…

А это что? Вика провела пальцами по экрану, увеличила снимок и увидела в небе, за окном поезда, старый немецкий самолёт. Откуда он взялся? Не дыша, она максимально увеличила крыло… На нём виднелся фашистский крест, хоть и нечёткий, но всё-таки можно разобрать.