Зато воздушную часть парада могли видеть все желающие. Бомбардировщики, истребители и штурмовики прошли над площадью Куйбышева на разной высоте. Вика была в восторге, хотя из-за плохой погоды лётчики не выполняли сложных пилотажных фигур. Бесконечные эшелоны самолётов… их просто невозможно было сосчитать. Кто сказал, что в СССР нет самолётов? Вот вам!

Маша грызла сушку и восторгалась:

– А вы видели, Виктория Александровна, как низко самолёты пролетели? Я так испугалась! Думала, крышу снесут.

– Маша, почему ты опять ешь в помещении? Я сто раз говорила, что этого делать нельзя – кругом инфекция! – напустилась на медсестру Вика. – Только отправили раненого с гепатитом! Руки, руки обрабатывать! И кушетку тоже!

– Ой, простите, я забыла… Есть очень хочется. – Маша спрятала сушку в карман.

«Набрали девочек после трёхмесячных курсов, – ворчливо подумала Вика, – какие это медики? Так… одно название».

– В магазинах на мясные карточки суфле дают, – вспомнила Маша, – вы бидончик взяли, Виктория Александровна?

– Что за суфле?

Воображение тотчас нарисовало торт «Птичье молоко», нежный и воздушный, тёмный от шоколадной глазури. Но военное суфле – это что-то другое.

– А вы не знаете? Это такой сладкий напиток из сои. Вкусный!

Что ж, суфле так суфле. Мясные талоны редко удавалось отоварить, а если удавалось, то почти всегда это была конина. И со всеми карточками такая история: продуктов мало, положенную норму они с Валей ещё ни разу не получили.

Суфле! Теперь Вика вспомнила, откуда она слышала про это – из блокадных дневников. Суррогат из сои, крахмала и сахарина, который упоминался в блокадных книгах и дневниках, наряду с дурандой, шротом и хряпой.

Невольно подумалось о Ленинграде. Там уже начался голод, нормы хлеба сокращали трижды. Она, как никто другой, знала, что ждёт ленинградцев, и не могла сдержать слёз. Трагедия целой страны, целого народа!

Отстояв очередь за суфле и хлебом, Вика вернулась домой. Из кухни, заглушая шипение примусов, доносились женские голоса с нотками истерики – переругивались две соседки.

– Утром три картофелины на столе оставила, прихожу – нету! – возмущалась Клавдия Семёновна, соседка из крайней комнаты.

– Клавдия Семёновна, таки на что вы намекаете? Столько народу в квартире, а вы у меня интересуетесь за свою картошку, – вразумляла Зинаида Кузьминична.

– Таки интересуюсь, – задыхалась от ехидства Клавдия, – никто не заходил на кухню, кроме вас!

Виктория подавила смешок, повесила куртку на вешалку и вошла в свою комнату.

Серёжа за маленьким столом разложил чернильницу и тетрадь и старательно выводил пером буквы. Увидел Вику и с удовольствием отложил ручку.

– А я уроки делаю! К вам из милиции приходили… Ужинать будем? А то я выйти боюсь: там тётя Клава и тётя Зина ругаются.

– Стоп-стоп. Кто приходил из милиции?

– Тётя какая-то. Она повестку оставила.

У Вики упало сердце. Вот оно, началось…

Пробежала глазами повестку:

– А ещё что-нибудь тётя говорила?

– Нет.

Вернётся ли она завтра из милиции или навсегда сгинет в застенках НКВД? Хотя тогда не повесткой бы вызвали. Но всё-таки надо поговорить с Валентиной.

Вика разогрела чечевичный суп на примусе, нарезала хлеб маленькими кусочками, разлила по чашкам суфле. Принюхалась, попробовала. Суфле напоминало йогурт или молочный кисель – не так уж и плохо.

Пришла с работы Валя. Пока она ела суп и пила чай, грея о чашку озябшие руки, Вика всё поглядывала на её спину с тёмной толстой косой, не решаясь начать разговор. Потом достала из рюкзака подписанный конверт, повертела в руках.

– Валя, у меня к тебе просьба… необычная просьба.