Что он хоть в чем-то был человеком.

Варг не смог поднять раненую руку вверх, чтобы натянуть рукав.

Но ловко и явно привычно нырнул больной рукой в рукав, а затем уже головой в вырез.

Варг ушел.

Я еще долго прислушивалась к тому, как он быстро и уверенно прошел до лестницы, чтобы подняться наверх, где его шаги стихли.

А я знала, что он поднялся еще на этаж выше и шел теперь по длинному коридору, который так отличался от того, что был внизу. Здесь.

Он шел к себе в кабинет, чтобы снова погрузиться в дела своего жестокого ледяного царства… частью которого теперь была и я.

************************

Если хочешь понять, что для тебя значит человек, попробуй его потерять.

На минуту, на секунду.

На полчаса.

Попробуй на миг представить, что ты остался один.

Без него.

Увидеть кровь и понять, что это последние минуты, когда ты можешь сказать, как сильно дорожишь и как боишься остаться без него.

Страшнее, когда ты даже ничего сказать не успеваешь.

Эта боль, которая навсегда останется с тобой и будет отдавать горечью с каждым гребаным ударом сердца.

А люди вокруг будут сочувствовать и повторять, что пройдет немного времени — и ты научишься жить как прежде и дышать как прежде.

Может быть, год, может, пять лет или немного больше.

Брехня.

Прошло двадцать три года со смерти родителей, а я всё еще не мог дышать, вспоминая их.

Я был трудным подростком.

Хамил.

Не слушал родителей.

Творил дела, за которые было стыдно.

Нет, я бы не хотел быть другим, просто… просто чаще бы обнимал маму и говорил отцу, как много он для меня значит.

Если бы только мог знать, если бы только мог представить, что их не станет в одночасье.

Я уже знал эту боль.

Я проживал ее каждый день, просыпаясь утром и видя под закрытыми веками только кровь тех, кого любил и кого не мог вернуть ни за какие деньги, ни за какие отобранные или спасенные жизни.

Иногда я сам не понимал, есть ли предел этой боли…

Ждал, когда она поставит меня на колени, чтобы я больше не мог подняться… А потом оглядывался назад и клялся в сотый раз, что никогда не отступлю!

Потому что мне было ради кого жить. И бороться.

Пусть мои враги кричат от безнадежности и боли, а я буду смеяться им назло, захлебываясь собственной кровью!

Я опустился тяжело на диван, пытаясь поправить повязку на плече.

Не смертельно, хоть и неприятно.

Сложнее было понимать, что эта боль сейчас мучила и Лизу.

Глупая, отважная, безрассудная девчонка, которая своим поступком бросила меня в тот день, который я пережил двадцать три года назад.

И пускай мне было уже далеко не четырнадцать, но ледяные щупальца страха были всё те же.

Я был не тем, кто шел на поводу у чувств.

Но и не тем, кто стал бы отрицать очевидное и убегать от правды.

Она зацепила меня с первого взгляда.

Кольнула прямо в ледяное сердце своими голубыми глазищами.

Просто тогда у меня еще был шанс отпустить ее.

Я это сделал, пытаясь не испортить жизнь девчонки.

А теперь было поздно искать причины своего безумия.

Оно просто было.

И точка.

Теперь я осознавал это куда сильнее, чем еще пару дней назад.

Потому что даже мое ледяное сердце застучало отчаянно и болезненно, когда я увидел, как ее глаза обессиленно закрылись, а по холодной земле потекла кровь.

Ее кровь…

Если бы на месте Бьёрна в нее выстрелил кто-то другой, то его уже не было бы в живых. И оставшаяся часть обоймы была бы в голове этого смельчака.

Но Бьёрн сделал это, чтобы защитить меня. И было глупо злиться или драться.

Когда дверь открылась без стука, я уже знал, что это он.

Друг вошел молча, первым делом кинув на меня цепкий оценивающий взгляд, явно пытаясь понять, как я себя чувствую, на что я только выдохнул протяжно: