Мужик оторвался от занятия своего и с вниманием непритворным окинул фейри взором. Спешить ему было некуда. Как бывалый «чревоугодник» он любил помаленьку подогревать аппетит. Пущай захлебывается добыча в страхе. Пущай тонет в крови. Пущай рвет глотку криками. Позабыл Охотник все наказы брата своего: не тот охотник хороший, который убивает, а тот, который бережет и охраняет.

Однако нынешняя добыча оказалась тварью непуганой. Или попросту дурой конченой.

– Ишь, борзая какая выискалась! Знаешь, кто я?

– Жалкий мешок дерьма, вот кто ты.

– Никак не вразумлю: ты дурная или смелая? – покачал Охотник головой. – Не волнует тебя, ащеулка47, что нынче ты в прямом мире находишься? Не боязно?

– А тебе? – дернула подбородком Юшка. – Маятники? Умно.

В стороне лежала скрученная веревка с нанизанными железными грузилами. Оборотня ждали. Готовились. Ставили капкан. Стоило фейри проскакать под эдаким «переходником» причудливым, как тотчас она оказалась в прямом мире. И на тебе, мать перемать, последствия! Сейчас переходники за ненадобность «разрядили», но до этого те были развешены меж деревьев, ровнехонько вокруг бубри. Надо же, какой старательный душегуб выискался! И не лень ему было по деревьям корячиться! У человека явно слишком много свободного времени. И лишних зубов. Выбить бы ему те зубы. Эх, жаль, не дотянуться никак. Черт бы подрал этот день и этого Охотника!

Подранный чертом Охотник с удовольствием мстительным вопросил:

– О, ты оценила? Жалеешь, небось, что не приметила раньше?

С трудом подавила Юшка желание закатить зенки свои.

– Ну да, ну да, куда же мне, скотине тупой, до твоего людского скотства! Ой, я бедная-я-я, несчастная-я-я! – запричитала оборотень. Не будь она в звериной личине, то и слезу не поскупилась бы пустить. – По что бубри грохнул, бла́герд48 смертный? Она к скрытому народцу имеет такое же отношение, что ты, дру́шире,49 к приличному обществу!

– Пожалуй, язык я тебе вырежу первым…

– И хвост с копытами на холодец отрезать не забудь, – тон у фейри был возмутительно спокоен и вкрадчив. – Мужик, кончай ты с прелюдиями, а? Сил нет. Седалище чешется, жуть!

– Зубоскаль на здоровье. Когда я приступлю – ты будешь рыдать.

– Ой, а то я по жизни мало рыдаю! Напугал козу баяном.

Гадко облизнулся Охотник, почто кот, налакавшийся хозяйских сливок, пальцем по острию лезвия провел и усмехнулся недобро:

– Любопытно, что же ты за тварь такая речистая? Много я вашей братии перебил, но экую скотину паскудную впервой вижу! Но иное волнует меня: как же тебя потрошить? Как лося? Знаешь, как их разделывают, а? Я расскажу. – Голос звучал натянуто и хрипло. Он вбивался в черепную коробку ржавым гвоздем. – Перво-наперво надобно перерезать зверю горло с тем, чтобы обескровить тушу и сохранить мясу хороший вкус. Подходишь со спины, ухватываешься одной рукой за рога, а второй быстрым точным движением, раз! – Серебряный росчерк скосил головки маковых коробочек. Покатились те по примятой листве. – Но в каждом ремесле свои хитрости водятся: нельзя резать поперек горла – попортишь шкуру, не ровен час. А как быть? А вот, нож вонзают в место, где грудь переходит в шею, лезвие держат по направлению к сердцу и ведут вверх. Тут-то собраны все крупные сосуды, животное быстро истекает кровью…

Словоохотливый убийца – горе в семье. Когда люди усвоят, что нужно сперва прибить, а уж потом толкать речи за упокой? Нет, Юшке, конечно, грешно жаловаться, коль время со шкурой расставаться откладывается, да токмо баггейну и говорильни травницы хватало по самые рога, а тут этот – очередной со словесным поносом. Можно подумать, они к оборотню на исповедь приходят!