Что в это время переживает мать? Уму непостижимо. Мать не просто вспоминает все известные ей молитвы. Она тащится в церковь и заказывает молебен о здравии. Она уже готова идти в полицию, но боится, что дочь ее не поймет. Она же написала в телеграмме: «Мама, я у друзей. Скоро приеду». Надо подождать. А вдруг ее убили? Она сидит перед иконой, а девочка с пшеничными волосами валяется где-нибудь в канаве. Или в канализационном люке. Нет, вся эта любовь к блошиным рынкам – это полная дурь и нечисть. Мать неслышно плачет, потом перестает есть, прибираться, молиться. И просто каменеет. Из института звонят подружки – где Дружана? Уехала? Куда, к кому? Не знаю.

Телефон Дружаны взрывается звонками, лежа в углу ее дивана. Потом разряжается и гаснет. Мать долго и путано ищет зарядку, ставит его около розетки. Ничего не происходит. День за днем ничего не происходит.

Дружана приходит домой под утро. Она приходит как обычно, только в шесть утра. Мать стоит в прихожей в ночной рубахе, держит себя за сердце и за горло. Она боится закричать и того, что сердце вывалится. Но дочь тихо обнимает ее.

– С тобой ничего? – всхлипывает мать. – Ты ведь живая?

– Со мной ничего, мама. Прости, но я не по своей воле. Меня не отпускали.

– Что значит – не отпускали. Ты попала к маньяку? Взаперти? В наручниках?

– Не совсем. Трудно объяснить.

– У тебя болит что-нибудь?

– Нет, мама. Если не считать, что очень болит сердце.

– А у меня тоже сердце. Давай тебе накапаю.

– Давай.

– Ты не замерзла, пока шла?

– Нет, мама. Тепло.

Они выпивают по пятьдесят валокордина. Крякают. Ставят чай. Простое городское утро кажется нереальным. Солнце невыносимо яркое в окне, птицы как-то истошно кричат. Как во сне. Машины – вжж, вжж.

– Ты помнишь число, Дружанка? Возьмешься ты за ум или нет?

– Возьмусь за ум, за сердце, за себя и за тебя. Только посплю чуть. Несколько ночей не спала.

– Ах ты, боже мой…

– Тише, мама. Все потом расскажу. Только ванну приму. Меня тошнит от усталости.

К Рашиду Тоевичу Дружана пришла в апреле. В июне защита дипломного проекта, половина мая праздников, и, как говорится по-местному, не у шубы рукав. Рашид сидел над этим дипломом почти ежедневно. Несмотря на обычную нагрузку в полторы ставки. Он понимает, что это не девочка диплом защищает, это он диплом защищает, готовясь сам же его принимать. Из телефонного плача матери ничего непонятно, да и не до того ему. На защите десять человек, всех не оплачешь. У того одно, у того другое. Поступят в этот трудный институт, потом начинается. Дружана была сосредоточенная, бледненькая, без эмоций. Соображала.

– Ты на листе номер три все поняла?

– Да.

– А что не так на пятом – тоже поняла?

– Да, я переделаю…

На майские праздники ее позвали поехать по путевке. У подружки Сони путевка сгорела, кто-то Соню подвел. Она прибежала к Дружане и давай ее трясти – поехали, поехали. Дружана лежала на диване, отвернувшись к стене.

– Выручай, дорогая. Денег с тебя не возьму. Сама потом отдашь, если захочешь. А не понравится – и ладно.

– Не поеду я, не поеду.

– Ну почему?

– Диплом не сделан. Буду чертить.

– Да брось, Жанка! Всего-то десять дней. За бесплатно! Развеешься.

Жгучая Соня излучала энергию и упоение жизнью. Но ехать по путевке не хотелось. Хотелось сесть на желтый народный автобус и доехать до конечной остановки «Улица Гобеленов». Там ее ждут, там одно ее появление уже немыслимый праздник… Оттуда такие письма по электронке бегут. Только не надо себе врать. Это никакое не благодеяние! Это невозможность жить без этого человека. А еще страх – сколько он протянет? Год, два? Но это же шкурные мысли, так нельзя думать. Надо запретить себе… Если не можешь отдать жизнь, не надо никого обманывать. И строить из себя сестру милосердия. Неужели даже отец признал ее? Так смотрел он тепло, улыбчиво…