Неспешная жизнь

дни разделяет бегло

и не считая.

Недавно смотрела,

на утренней площади стоя,

как тучей свивалась над нею безумная стая:

птицы – над собором святого Петра.

Столько —

едва пробивается просинь,

неба не видно.

Может быть, знак —

а кажется, просто осень,

осенние игры, и улетать пора.

Мой город, легко ли терять свое имя,

примерить другое?

Как пришлось?

Все ли таблички по площадям перевесили?

Ангел случайно остался,

приопустил крыло.

Над дворцом,

над Невою

холодно и невесело.

Дороги сошлись на Риме.

У собора святого Петра, одноименца,

я твержу твое имя.

Я сохраню твое имя.

Видно, время измерить дороги,

вглядеться в их лики —

незнакомые, иноплеменцев.

И еще обернуться перед концом —

и найти у небольшой базилики

Мадонну с тихим русским лицом,

с беспечальной улыбкой.

Как она здесь, почему она здесь, такая —

и откуда, мой Бог, с этим тонким венцом,

да у Римской стены?

Будто слушает что.

Или птиц по ночам окликая,

ждет весны.

И, наверно, дождется весны.

А тогда, от груди отнимая сведенные руки,

оттолкнет постамент да пойдет не спеша

на восход, по водам —

да по гребню волны.

Как не знала разлуки,

все улыбкой дыша.

А за нею и я потянусь, провожу до прибоя.

И спокойной воды тебе, Матерь, спокойной воды!

Где-то царство твое,

от небес и цветов голубое,

где к утру зацветают твои небеса и цветы?

Где-то царство твое,

где и дом мой…

Но все не о том…

Начались карнавалы,

отошло Рождество,

и пожалуй, пора.

А собраться недолго —

не из дома —

и то ли бывало.

Поклониться собору святого Петра,

да дойти до вечерней воды —

отсюда, наверно,

приходили ко мне виноватые сны.

Таверна на черном песке.

Полинявший лоскут над таверной.

Тонкая линия по песку —

след волны.

1978, Рим – Ладисполи

Какую Вы знали – на той же, беспутной и древней

мы жили за совесть, случалось когда – и за страх.

Ах, Анна Андревна, душа моя, Анна Андревна!

Какая там осень в заоблачных Ваших краях?

Как милует Бог там? легко ли царится, царевна?

Но Вам это скучно, а мне, соглашусь, все равно.

Когда б заглянули, душа моя, Анна Андревна —

мы свечи зажгли бы и рейнское пили вино.

Войдите, присядьте к столу, поведите плечами,

оставив на вечер блистательный звездный разброд.

Ведь звезды – звездами, а свечи – а свечи свечами,

те там, эти здесь зацветают огнем в свой черед.

К тому же не знаю, как в ваших пределах Вас жалуют,

а здесь и земля Вас носить почитала за честь -

и я об заклад, и большой бы, побилась, пожалуй,

что этот огонь Вам случалось тому предпочесть.

И Вы мне расскажете, где это хитрое древо,

поют ли осанну там, и если да – хорошо ль?

Кого же и звать мне, душа моя, Анна Андревна —

мой ангел, и тот в день рожденья ко мне не зашел.

Друзьям уж и вовсе никак, и подумать-то странно,

им разве по водам случится дойти до меня.

Но Вы-то свободны? свободны, душа моя, Анна?

А то что за радость на тот этот свет мне менять.

Одна и надежда, одна незабытая ревность.

Напрасна – скажите: в аду заживем как в саду.

Но если и осени нет там, Анна Андревна —

сбегайте сюда, хоть на день, в листопад, раз в году.

Падшие ангелы

Слетались на разное —

полночь не выдаст, не тронет —

в сиянии, праздные,

бросив небесные троны.

По белому свету

да белыми крыльями прочерк.

Обманут и в этом

и взыщут за искус – а впрочем

сгоревшая церковь

еще принимает на вечер,

под купол со сцены

хоралом – горящие свечи

Сгоревшая церковь,

пристанище ветра и галок…

Поднялись ли цены

с тех пор, как и я прибегала

на ночь, на ночлег,

просто так, посмотреть на забаву

как делят навек

им от века не данную славу…

Я помню: печально

на пришлых смотрела икона —

осталась случайно

мозаика в раме оконной.

А кто там – не помню.

Наверное, Дева Мария

в тот час как за полночь