– Что же мне, как партизану, из дома не выходить? – поскучнел Андрей.

– Ну, партизаны в лесу, а не по дачам. Насчет не выходить… – Головин задумался. – Есть один вариант. Я тебе дам свой документ на пару месяцев. Скажу в крайнем случае, потерял. Если что, выдавай себя за меня.

– Мы не похожи.

– Не факт. – Головин достал паспорт и сличил фото. Результат заставил его ухмыльнуться.

Они пошли к зеркалу. Головин снял очки, смочил из чайника голову, а потом примял волосы. И стал чем-то похож на Андрея. Такое же узкое лицо, темно-русая шевелюра со следами самодельной стрижки. Схожий рост выше среднего, с тем лишь отличием, что Андрея он делал стройным, а Головина непонятно каким.

Но это было только начало. Он надел Андрею очки, всклокочил волосы и повернул к зеркалу. Результат ошеломил, – сквозь расплывчатость линз на Андрея смотрело чудище, похожее на Паганеля.

Почему нет, – подумал он. Карельский перешеек. Пора брать судьбу в свои руки. На душе поскребло и отлегло.

Застолье заканчивалось.

Уже засыпая, Андрей думал о том, каким внезапным опять оказался сосед.

Утром были сборы, Финляндский вокзал и переполненная электричка. Через два часа сонной езды с остановками возле каждого столба они высадились на безлюдной станции. После чего последовал марш-бросок через лес, приведший к крошечному и диковатому на вид поселку. Дача, похожая на сарай с окнами, стояла на самом отшибе выстроенного невесть кем хуторка у края небольшого болотца.

Хозяев этого чудо-терема действительно не было.

…Головин, показав дом, резиновую лодку и снасти, собрался уходить, но вдруг вспомнил:

– Вот, еще кое-что. Можно устроить тебя в одно место… попозже.

– В смысле? – Андрей ожидал уже чего угодно. Скажи аспирант об экспедиции на Ямал, он бы не удивился.

– Пока не знаю, не уверен, что выйдет. Дай паспорт, может понадобиться.

Забрав документ, он уехал. Больше Андрей его не видел.

Вламываться без приглашения в квартиру Тимченко не хотели.

За последние годы в нескольких регионах прошла волна нападений на профессуру. Некоторые закончились летально и вызвали в обществе резонанс. Настоящего шума не было, наивные академики, призывая остановить убийства, требовали вернуть в стране смертную казнь. Газеты и телевидение, мигом утратившие интерес к ситуации, не поддержали старых маразматиков, не видящих ничего дальше своих бумаг. Но маразматики считались еще элитой. И некоторых из них вместе с семьями поставили на контроль.

Бригадир это учитывал. Проводя поиски, в отношении квартиры Тимченко не торопились. Можно было нарваться на неприятности – профессор жил на Чайковского в квартале от здания ФСБ.

Но пока все было спокойно. Наблюдение показывало, что охраны в доме и по периметру нет. Чего ожидать по столь заурядному объекту, как никому не известный доктор наук, оставалось неясным. И все же требовалась осторожность – скромный завлаб слыл в узких кругах фигурой.

Это же относилось и к наблюдателям. Уральская ОПГ, а ранее Заводская, чьи бойцы томились в машинах, считалась когда-то как образцовой, так и самой знаково пострадавшей, в зависимости от этапа биографии.

Еще в 90-е, поднявшись за счет привычного рэкета, она отличалась четкой организацией структур. Но прославилась совершенно другим – явлением громким и необычным – борьбой с наркотиками. За рэкет их ненавидели, за войну с отравой поддерживали по многим каналам. Но длилось это недолго. ОПГ, погремев весь первый период, стала жертвой второго – когда накопление капитала сменилось попытками капитализма.

В большом промышленном городе это напрашивалось по умолчанию. Заводские контролировали район, прилегающий к заводу, известному на весь Урал. Предприятие разваливалось на глазах, переходя из государственной собственности в никакую – сборище производств во главе с временщиками, бывшими начальниками и их замами. Заказов не было, рабочие сидели почти без заработков. Завод ждал хозяина, который прибрал бы его к рукам и навел порядок. Дело было за малым.