– Знаю, – сглотнул Трегоран, который услышал в голосе своего наставника железную поступь легионов, – а ты видел императора?

– Да, и даже разговаривал с ним. Более того, – Маркаций усмехнулся, – я имел наглость спорить. Говорил, что рабство – это противоестественное и уродливое попрание божественных законов, что люди рождены свободными и свободными же должны сходить в могилу. Что мы – не варвары, заковывающие побежденных в цепи.

– И он не убил тебя. Почему?

– Может показаться странным, но повелителю нравятся храбрые люди. Достаточно для того, чтобы изредка проявлять великодушие, но не столь сильно, чтобы прислушиваться к ним. Понимаешь?

– Да.

– Расскажи мне, как он выглядит?

Маркаций прикрыл глаза, вероятно, восстанавливая в памяти образ фарийского императора, после чего заговорил.

– Он высокий, просто огромный…

Глава 5

Высокий, просто огромный мужчина, одетый в роскошную шелковую тогу аметистового цвета, вышитые серебром полы которой едва не касались мраморных плит, быстро шел по широкому коридору, ярко освещенному масляными лампами. Через каждые сто шагов навытяжку стоял преторианец, но широкоплечий гигант не обращал на стражей ни малейшего внимания. Его длинные прямые волосы цвета воронова крыла блестели в отсветах ламп, а невообразимо яркие зеленые глаза, казались воротами в иной мир.

Шаги человека гулким эхом отдавались в коридоре и боковых ответвлениях, но на мужественном лице с широким подбородком и орлиным носом не отражалось ни единой эмоции.

Несмотря на то, что во дворце стояла глубокая ночь, тот, кого именовали богоравным Анаторианом, и не думал почивать. Он только что закончил поздний ужин и решил заняться неотложными государственными делами, коих за последние дни скопилось, пожалуй, даже чересчур много.

Дверь в рабочий кабинет – массивная, окованная железом и медью – не охранялась. В этом не было смысла, потому что изготовили ее по личному распоряжению владыки мира и вряд ли под небом нашелся бы хоть один человек, способный отворить ее. Ладонь императора легла на ручку, литые мышцы напряглись и проход открылся. Даже полубогу приходилось прикладывать небольшие усилия, дабы сдвинуть эту, весящую как скала, дверь, что уж говорить об обычных смертных. Но и это было не самой главной причиной. На самом деле император с тем же успехом мог отгородить кабинет обычной занавеской. Грозная сила полубога защищала его тайны лучше любых запоров – ни один безумец не рискнул бы пробраться в святая святых Фара.

Поэтому, когда Анаториану это было нужно, он попросту оставлял дверь открытой. Слуги чистили комнату, приносили новые бумаги, забирали письма и документы, подавали кушанья, если их господин желал отобедать на рабочем месте.

Но сегодня императору хотелось покоя и уединения. У него уже не один день словно кошки скребли на душе. Богоравный ощущал – происходит что-то плохое, что может затронуть и его самого, и его детище – великую империю.

Дверь захлопнулась, отсекая Анаториана от остального мира и оставляя того во мраке, но император щелкнул пальцами и десяток масляных ламп осветили помещение. Тут все было так, как любил фарийский правитель: огромный стол, украшенный резьбой, большое мягкое кресло на массивных ножках, выполненных в виде львиных лап. Подлокотники же его неизвестный мастер оформил в виде голов этих могучих и славных животных. Вдоль стен высились огромные и не менее массивные шкафы, в которых неисчислимые секреты таились вперемешку с донесениями сборщиков податей, а древние магические фолианты соседствовали со счетными книгами.

Император уселся в жалобно скрипнувшее под его весом кресло, снова махнул рукой. С одного из шкафов прямо на стол слетело несколько свитков. Рядом с ними тотчас же возникла чернильница и несколько остро отточенных перьев.