Все они (большегрузы ли, легковушки ли) таят в зеркале заднего вида, будто мороженое поставил на солнце, и оно медленно превращается в сладкую жижу, образуя капельки на шоколадной глазури.

У тебя, читатель, может создастся не верное впечатление, что одиночество пустыни в этих краях обманчиво, как у Быкова в «Истребителе», в той части, где белогвардейские «недобитки» в тайге под каждым кустом хоронились и за Полей Степановой подглядывали, пока она в чём мать родила по лесу лазила. Спешу тебя заверить, дорогой мой, это не так. Здесь одиночество больше походит на таёжную прозу Виктора Астафьева и Михаила Тарковского – скорее медведь из-за куста вылезет, чем человек. И Поле Степановой лазить по лесу более спокойней за свой срам… менее спокойней за свою жизнь (хотя последнее утверждение, несомненно, спорно).

Я обращаюсь мыслями к утренним часам текущего дня, и вместе с ними, прицепившись вагонами, с горкой нагруженными воспоминаниями, в голову влезают часы вечерние и ночные дня прошедшего. Судиславль – пройденный этап нашего путешествия, казалось «с глаз долой, из сердца вон» должен был улететь в прекрасное далёко, но он поразил собой, оставил след в извращённой душе столичного прозаика.

В Москве за лоском дорогих ресторанов, нейлоном всю ночь светящихся витрин и рекламных баннеров и вывесок, за сутолокой у магазинов и ларьков, у входа на станции метро, на автобусных остановках мы…ладно… я и не мог себе представить, что где-то существует жизнь иного склада и форпостом этой жизни выступает для меня Судиславль.

Вы много в Москве знаете зданий крепко на крепко связанных канатными тросами с Великой Отечественной войной? За торговыми центрами, бизнес-кварталами и новейшими ЖК они пропали, стёрлись, словно те самые встречные и попутные автомобили на трассе Р-243. А на главной площади Судиславля стоит двухэтажный дом с табличкой, гласящей: «В годы Великой Отечественной войны здесь жили эвакуированные из блокадного Ленинграда дети». «Вспомним блокадные скорбные были?»

От сквера с памятником Ленина, установленным ровно по центру, уходит стрелой в частную постройку улица Голубкова. На стене одноэтажного деревянного ветхого дома под номером 4, с приветливым палисадником, и облупившейся на дощатом покрытии краской (всё в стилистике старой фотографии в треснутой рамке) висит мемориальная доска: «Герою Советского Союза Алексею Константиновичу Голубкову». Дом смотрит на нас тёмными стёклами окон, с плотными шторами толи тёмно-зелёного, толи чёрного уже цвета (разобрать тяжело) за ними. Занавеска не шелохнётся, из дома ни звука. Кажется, дом вымер, но по состоянию самого дома – он ветхий, но не рушенный; и по состоянию палисадника – трава скошена, каждая вещь на своём месте; чувствуется заботливая рука хозяина или хозяйки.

Помнят героев былых времён в Судиславле. В сквере вокруг памятника Ленину установлены таблички, где перечислены герои, родом из Судиславля. Герои ушедшей эпохи, герои Родины, погибшей под предательскими ударами. Одиннадцать судиславцев в период Великой Отечественной Войны удостоены звания Героя Советского Союза, в честь пяти из них (считаю вместе с Голубковым) названы улицы «города разбитой фотографии». За сведения спасибо Марине Кабановой.

А вечер сгущал краски. Солнце красиво, я бы сказал, по-театральному, пряталось за крышами домов, приговаривая игриво: «Найди меня!»

И на улицы по одиночке, парочками, кампаниями выходили «искатели солнца», всё молодого возраста. Девушки одеты по нарядному, парни – по крутому. Любовь-любовь. Мне вспомнились, при этом, вечера в Гадяче Полтавской области («Привет, Николай Васильевич!»). Такие же сотни «искателей солнца»: тоже девушки одеты по нарядному, тоже парни одеты по крутому, как грибы после осеннего дождя или ягоды смородины на ветках куста заполняли площади, улицы, переулки. И кто после этого скажет, что мы не один народ? Вместе с Гадячем вспоминаются футболки с рисованным ликом Тараса Шевченко и надписью, его цитатой: «Кохайтесь чернобривые, но не з москалями», что на Сорочинской ярмарке («Опять привет, Николай Васильевич!») в большом количестве видел в продаже. Я в то время даже себе и представить не мог, к чему всё это начиналось и чем всё должно было закончится.