Вслух же ответила:

– Заходите!

Солдат протиснулся внутрь и принялся расставлять на столике тарелки с кружками. Густая, наваристая каша с фруктами, сыр, хлеб и ароматный напиток из местных трав.

– Спасибо, сынок, – поблагодарила старуха.

– Да не за что, – по-прежнему весело отозвался тот.

– Простите, а мяса у вас не найдется? – поинтересовалась Ретта, взглянув на предложенные блюда. – Жареного или хотя бы вареного.

Бенвальд вмиг стал серьезным:

– Простите, госпожа, но летом охота в Вотростене строго запрещена.

– А вяленое или соленое? – не сдавалась она.

Однако тот вновь покачал головой:

– Извините, герцогиня, но Аудмунд приказал в походе давать мясо только воинам.

Брови Ретты удивленно приподнялись:

– А мы в походе?

Но солдат не смутился ее чуть насмешливого взгляда:

– Господин маршал не давал разрешения отвечать на такие вопросы. Если хотите, спросите у него сами, а мне он, случись вдруг что, оторвет голову.

– Хорошо, спрошу непременно.

– Приятного аппетита, госпожа.

Солдат ушел. Полог палатки опустился на место, а няня пробормотала задумчиво:

– Причем ты знаешь, милая, я вовсе не уверена, что это был лишь словесный оборот.

Ретта встрепенулась, будто очнувшись от сна, и удивленно посмотрела на Берису:

– О чем это ты?

Северянка с деланым безразличием пожала плечами:

– Об оторванной голове. Он ведь оборотень, не забывай, а оборотни очень сильны. Однако стоит ли говорить о таких вещах на ночь глядя? Еще кошмары приснятся. Утром обсудим. Давай лучше ужинать.

На поляне раздавались голоса, было уютно и как-то мирно. Ретта наконец позволила себе расслабиться и, присев поближе к столу, с удовольствием воздала должное пище. Бериса последовала ее примеру.

Делать было, в общем-то, нечего. Книг под рукой не имелось, разговаривать Ретта не хотела, а что касается музицирования, то Аудмунд, скорее всего, не одобрил бы подобное занятие. Значит, не стоило и пытаться.

Няня завозилась на своем ложе, устраиваясь поудобнее, и Ретта сочла это хорошей идеей. Она легла и укрылась, надеясь уснуть.

Однако сон не шел. Звуки лагеря уже давно смолкли, а она все ворочалась, то погружаясь в полудремотное состояние, то опять просыпаясь, глядела в потолок и поневоле слушала, как перекликаются вдалеке часовые. Промаявшись так какое-то время, тяжело вздохнула, встала и, накинув плащ, вышла из палатки. Часовой у входа встрепенулся, но, увидев, что подопечная никуда не уходит, успокоился. Тучи уже успели разойтись, и на небо высыпали звезды. Почти такие же, как дома – обильные и яркие. Еще один привет из родных краев.

Ретта улыбалась – мысль, что Вотростен, возможно, не так уж и чужд, как ей прежде казалось, дарила успокоение.

– Я отойду на пару минут, – проинформировала она часового и направилась в сторону того огороженного участка.

Когда с делами уже было покончено, она вышла, напоследок еще раз ополоснув в бочонке руки, и вдруг услышала голоса, доносящиеся со стороны орешника. В одном из них она узнала Бёрдбрандта:

– …Мне кажется, ты все же слишком уж сильно перед ней расстилаешься.

– Бёрди, сделай, пожалуйста, такое одолжение, – спокойно, даже лениво проговорил Аудмунд, – заткнись.

Ретта прыснула беззвучно и продолжила путь к палатке.

На этот раз она крепко проспала до самого утра.

Сквозь неплотно задернутый полог палатки внутрь прокрался солнечный лучик. Замер ненадолго у самого порога, словно не решаясь войти, потом заскользил осторожно по коврам, высвечивая замысловатые вензеля и причудливых птах, забрался на ворс одной из шкур и, не растерявшись, осветил лицо спящей Ретты.

Та поморщилась, не открывая глаз, и на лице ее появилась чистая, светлая и радостная улыбка. Она попыталась перевернуться на другой бок, но от наступившего утра было уже не спрятаться. Тогда она широко зевнула, потянулась от души, разминая затекшие за ночь члены, и открыла глаза.