Электрозаводская улица круто спускалась к морю. Дом, где кладовщик Зверев оказался прописан, был послевоенным, четырехэтажным – причем из-за уклона улицы самый первый этаж имелся только на одной половине дома, потом рельеф его как бы сжирал, и первым становился второй.

Шелестели акации, рядом располагался запущенный парк. Пахло морем, было душно, влажно, но утренняя дымка куда-то рассеялась, и солнце шпарило совсем по-южному.

Опер щедро расплатился с частником и потащился со своим чемоданом в конспиративную квартиру Приморского управления, которую теперь отдали в пользование «кладовщику Звереву».

Ключи легко подошли. Обиталище оказалось таким, будто нынешний хозяин, не в пример блатной должности, ведет праведный и скромный образ жизни: ванная с обшарпанной плиткой, кухня с одной кастрюлей, одной сковородкой и двумя тарелками. В гостиной скрипучий шкаф без плечиков, секретер без единой книги, продавленный диван. В спальне – сиротская односпальная кровать под верблюжьим одеялом, сверху брошена стопка чистого, но застиранного постельного белья. Ни тумбочки, ни покрывала.

В квартире царил нежилой дух: смесь застарелого мужского пота и курева. «Зверев» распахнул все окна – они выходили на зеленый тенистый двор. Потом постелил себе, задернул гардины и улегся, намечая проснуться в пять вечера по-местному: как раз когда начинается «вторая смена».

Пробудился ровно в семнадцать ноль-ноль – в столице, которую он покинул, начинался новый день.

Помылся-поплескался в ванной, побрился и почистил зубы. Разложил в шкафу вещички и даже две привезенные с собой книжки поставил в секретер. Комната сразу приобрела жилой вид.

В пузатом холодильнике ЗиЛ, гремящем, как Ил на взлете, нашелся десяток яиц и полпачки сливочного масла. Вот спасибо подполковнику Коржеву и его людям за отеческую заботу!

В кособокой сковородке опер соорудил яичницу аж из четырех яиц и схарчил ее без хлеба.

Теперь можно было отправляться на знакомство с городом.

Синичкин надел джинсовую куртку и захватил с собой все документы на новое имя: паспорт, военный билет, пропуск. В портмоне лежали деньги и аккредитив.

Сначала решил пройти, как говорили здесь, учкурами, то есть дворами, срезая углы, – когда готовился к командировке, штудировал местное арго, а также топографию.

Но слежку он заметил сразу, не успев выйти на близлежащую улицу Ленинскую. Следили топорно – явные непрофессионалы: тупо шли на расстоянии метров пятнадцати. Двое пацанов: лет двадцати, а может, и вовсе допризывники.

«Звереву» стало интересно: что бы это значило? Он дошел до Ленинской – судя по названию, главной улицы города. Стало прохладнее, чем утром, но по-прежнему влажно и душно. Небо снова заволокло белесой дымкой. Пахло морем, и по круто сбегавшим вниз перпендикулярным улицам чувствовалось близкое присутствие большой воды, но ниоткуда ее не было видно.

Номер ближайшего к нему дома по Ленинской был сто семьдесят третий – далеко же его поселили от центра. Он решил пройтись – да и интересно было, к чему вдруг появилось сопровождение из двух допризывников. Явно они не выглядели ребятами из органов – скорее, начинающей шпаной: батники, джинсики, широкие ремни, кроссовочки. У одного за ремень заткнута пачка «Мальборо».

Ленинская улица, широкая и пыльная, отклонялась то вправо, то влево, то вверх, то вниз. Справа на горках – или, как тут говорили, на сопочках – среди зелени возвышались дома, многоэтажки или частные. Опер миновал пресловутое кафе «Электрон» в доме номер сто пятнадцать, прошел мимо цирка (справа) и стадиона (слева). Море так и не показалось, но временами слышались гудки кораблей или буксиров. Несмотря на вечер и склонившееся солнце, идти было тяжело: то в гору, то под горку, а главное, душно и влажно.