И вот зачем начальству сейчас понадобилась такая сложная схема – со внедрением опера под прикрытием – он ума приложить не мог. Впрочем, ему виднее. А торгово-ресторанная мафия, как думал майор (впоследствии выяснилось: опрометчиво), – это менее опасно и более куртуазно, чем наркотическая или банда налетчиков.

Синичкин рассчитался и отправился на посадку. Аэропортов в СССР имелось множество. Самолеты летали разные, всюду. Все отечественные, разумеется. Тогда, в восемьдесят первом, сверхзвуковой Ту-144, не пролетав и года, правда, сошел с дистанции. Зато эксплуатировали до сих пор и старичков Ил-18, и Ан-24. Наряду с заслуженными Ту-134 бороздили небо новенькие Ту-154. В дальние города улетали Ил-62, в ближние – Як-40.

Номера рейсов были и двузначные, и трехзначные, и четырех-. А вот рейс во Владивосток (как и поезд Владивосток – Москва) был однозначным: он носил гордое имя «номер один». Был еще один дальневосточный, «номер три», он вылетал утром.

Никакого бизнес-класса в большинстве тогдашних самолетов не имелось, а не то бы Синичкин попросил, конечно, пересадить его. Однако только на трех рейсах в стране: из Москвы в Сочи, Минводы и Симферополь – на лайнерах Ту-154 оборудовали так называемый первый класс, куда билет стоил дороже на семь рублей, то есть процентов на двадцать от стоимости обычного. Но в первом классе подавали вино и водку, там летали в основном космонавты, министры и дети членов Политбюро (сами они путешествовали, как сейчас сказали бы, на бизнес-джетах).

Чтобы его хорошо зарегистрировали, Синичкин незаметно вложил в паспорт треху. Регистраторша возмущаться не стала, купюру аккуратно прибрала, но прописку в паспорте все равно, конечно, проверила. Владивосток, как и десятки, а то и сотни мест в Советском Союзе, числился городом закрытым: въезд туда разрешался местным жителям, если имелся соответствующий штамп, а иногородним – по командировочным удостоверениям или вызовам родственников, которые следовало заверять в МВД. У Синичкина в образе кладовщика Зверева владивостокская регистрация имелась, поэтому подбодренная купюрой служительница посадила его на самый первый ряд.

Да! На левые доходы кладовщика или завскладом – или неподконтрольные деньги на оперативные нужды – в государстве рабочих и крестьян жилось неплохо. Хотя бы авиабилет можно было оплатить: сто тридцать три рубля из Москвы во Владик в один конец – месячная зарплата начинающего инженера или неквалифицированного работяги. Или легальный заработок кладовщика, подобного «Звереву».

Однако взяв первый ряд, Синичкин допустил оплошность – он понял это немедленно, как только пассажиры расселись в салоне красавца Ил-62. Первые кресла в самолетах, причем совершенно безо всяких взяток, раздавались пассажирам с детьми. Вот и его соседями стали девушка лет тридцати с деятельным спиногрызом годков трех от роду. Детеныш оказался бойким – то орал, то задавал вопросы, то всюду лазил. А на соседних креслах, через проход, наперебой голосили двое младенцев.

Синичкин-старший отгородился от всех газетой «Советский спорт». Наконец взлетели. Разрешили отстегнуть ремни и курить. Малолетки немного умерили свой пыл.

Лайнер бодро летел на восток. Вскоре принесли обед – извечную аэрофлотовскую вареную курицу с рисом в пластмассовой тарелке. Малолетка наконец уснул. Замотанная мамаша пояснила Синичкину, хоть он ни о чем ее не спрашивал: «Первый раз летит. Мы к папе едем. Он у нас летчик. Военный».

Стемнело в восемь вечера, где-то над Уралом. Синичкин-старший приказал себе уснуть и немедленно выполнил собственное распоряжение, привалившись к закрытой шторке иллюминатора. Вскоре стало светать, и примерно в одиннадцать ночи по московскому времени снова взошло солнце. Он чувствовал это сквозь сон по свету, который лился из других иллюминаторов.