– Погоди, погоди… Что – то я в толк не возьму, о чём речь? – остановил расстроенного друга, Блэк.

– Десса… – многозначительно произнёс Уайт, перевел дыхание и закурил.

– Серьёзное заявление. Я, честно говоря, тоже всю ночь проворочался. Давненько подобного не случалось. Может, объявятся? – попытался успокоить друга, Блэк.

– Да, даже если и объявятся… – обречённо произнёс Уайт, – Ну, на кой хер мы им сдались?! Ты видел, какие они холёные?! Таких, как мы, у них – пруд, пруди!

Серёгины стенания были прерваны неожиданным звонком в дверь. На пороге стояла Десса с зажженной свечой в руке.

– У вас в подъезде света нет. А я… тут рядом… по делам… Дай, думаю, зайду, посмотрю, как Серёга по мне страдает, – произнесла она и, задув свечу, по – хозяйски прошла в кухню, – Сиди, сиди, а то опять упадёшь, – и, засмеявшись, нежно провела рукой по намытой и хорошо причёсанной голове обескураженного Уайта, – И не надо меня по ночам звать, беспокоить. Я сама приду… когда надо… – загадочно произнесла Десса и присела рядом.

Блэк деликатно отвернулся и увидел в окно, стоящие у их подъезда, карету «скорой помощи» и полицейский автомобиль.

– Серёг, у нас труп, – заявил он, явно подражая одному из героев известного питерского, полицейского сериала. – Из девяносто пятой… – со знанием дела произнесла Десса, – Никитич.

Блэк хотел, было, поинтересоваться такой прозорливостью утренней гостьи, но в дверь снова раздался звонок. На пороге в чёрном платке стояла бабка Верка, жена Никитича из девяносто пятой… Всхлипывая, она спросила:

– Сярёжка то, не у тябя?

– У меня, баб Вер. Проходи. Она осторожно прошла в кухню и, несмотря, на обрушившееся горе, хитро взглянув на Дессу, мирно сидящую рядом с Уайтом, язвительно предположила:

– Нябось, с вячо́ра разойтица ня можетя?

– Никитич помер? – на корню обрубил Уайт.

– Помер… Ой, помер, ра – ди – май… – заголосила она, – А, как стонал – то, перед смертью… Ой, как стонал… – и заголосила пуще прежнего, – Наверно, виделось яму, радимаму, что самолёт яво подбили. Он же лётчиком был у мяня…

– Хватит выть тут! Не был он у «тябя»…никаким лётчиком! НКВДэшником он был! Расстрельщиком! Вот поэтому и стонал, когда всю толпу эту… перед собой увидел! Жертв своих… увидел! – жёстко прервала бабку Десса.

– А тябе то, по чём знать, кем мой дед был?! – изменилась в лице бабка и слёзы с её морщинистого лица мгновенно исчезли.

– Да я и не завела бы этот разговор, бабуся. Только ты же сюда не просто так пришла, а поприбедняться пришла. Типа, денег нет, хоронить не на что. Пусть, мол, Серёжка поможет, – и, резко поднявшись со стула, подвела черту под странным диалогом, – Есть у тебя деньги! Есть! Вы, ведь, вдвоём НКВДэшную пенсию получаете, потому что, вместе со своим Никитичем, ТАМ… на пару – то и служили! А деньги…?! На даче своей, в подполе, в бочке с огурцами поищи. Пшла вон!

Бабка Верка злобно прищурилась, резко, по – военному, развернулась и, громко захлопнув за собой дверь, удалилась. После повисшей в воздухе тяжелейшей паузы, Уайт осторожно спросил Дессу:

– Может, зря так? Для таких обвинений, ой какие факты нужны.

— Мне не нужны! – уверенно сообщила Десса, – Я там раньше работала! Очень… много… работала! И сейчас… время от времени… не забываю наведываться… И ещё, друзья, открою вам один секрет. Я – ваша коллега. Похоронный агент. САМОЙ! ВЫСШЕЙ! КАТЕГОРИИ!

А пока, у входа в морг Уайта нетерпеливо дожидались некие суровые люди: бывший охранник покойного Василь Митрича Лемуренко, Гришка, и тоже уже, бывший, его водитель Славик. Чуть поодаль от них нервно курила новоиспечённая вдова Любаша, в шикарной, многотысячедолларовой шубе и чёрном платке из норки. Все они демонстративно посматривали на часы и угрюмо молчали. Когда Уайт засунул ключ в замочную скважину двери офиса, прозвучала фраза: «Ты чё так долго, в натуре?», которая замкнула в голове Уайта его внутренний калькулятор и предполагаемая им сумма похорон важного человека, увеличилась примерно вчетверо. «А на кладбище торопиться не надо», – неожиданно раздался голос Дессы.