– Ещё до войны тут вроде располагалось поместье некой барыни Светланы Луческу, – Ира взяла сигарету из протянутой мною пачки.

– До какой войны? – попытался уточнить я, подпаливая ей сигарету.

– Я не знаю, мне бабушка что-то такое вскользь рассказывала.

Подпалив сигарету и себе, я сделал первую затяжку.

– Типа, говорящее имя? – подытожил я, выдыхая дым.

– Походу, – Ира затянулась и посмотрела на меня, – Возвращаясь к музам, я что хотела спросить, написал ли ты что-нибудь новое?

– Пару стишков. Могу потом показать.

– Да. Я очень этого хочу.

Мы разлили пиво по стаканчикам и неспешно смаковали каждый глоток. Я посмотрел вокруг. Было нечто неописуемо сказочное в Светлом Дворе на закате. Над нами было грязное розово-лиловое небо, с редкими прожилками бирюзового. Нежный свет неба заполонял собой всё пространство и, казалось, что теней не было вовсе. В некоторых местах двора стояли облезлые бетонные статуи старой эпохи, которые гармонично вписывались в окружение. В тот момент я действительно задумался о природе притягательности подобного окружения. Снобы высокомерно прозвали это: «эстетикой ебеней». С названием я полностью согласен, в конце концов, лучше и не скажешь, но я не нахожу его уничижающим. Любопытно другое, чем же эта эстетика так подкупает. Быть может, нечто подобное люди испытывают, посещая руины сгинувших цивилизаций и городов. Сама тень былого величия сияет, а мы как раз являемся частью этих обжитых руин. Или другой вариант: я просто не видел ничего другого в своей жизни и любуюсь родным болотом. Я сделал ещё один глоток пива и вновь осмотрел своё окружение, внезапно поняв, что оба варианта не противоречат друг другу.

– Эй, – до меня донёсся голос Иры, – ты меня вообще слышишь?

– Прости, я, видимо, задумался и опять залип. Нравятся мне эти «висячие сады». Ты что-то говорила?

– Я лишь спросила, как дома у тебя дела обстоят.

– А… – я сделал небольшую паузу, после чего, в обыкновенной для себя спокойной манере, ответил, – хуёво. А у тебя как?

Ира вытянула губы влево, плавно покачав головой в знак обоюдности. Посидев несколько секунд, она неспешно расстегнула куртку, продемонстрировав внутренний карман, в котором, как детёныш кенгуру в маминой сумке, скромно сидела бутылка початой водки, готовая в любой момент выскочить на скамейку.

– Вот почему ты настояла на стаканчиках, – сказал я, когда пазл сошёлся в моей голове, – помню, я ещё в магазине удивился, всегда ж пиво с горла пили, а тут как алкаши стаканчики взяли.

Ира хихикнула и достала бутылку из кармана:

– А ты что же, решил, небось, что я брезгую с тобой с одной бутылки пить?

– Вначале да, но потом я себя убедил, что стаканчики это просто часть твоего представления об этом вечере.

– Ты сам вообще понял, что сказал? – Ира опять посмеялась, – тогда уж бокалы бы вынесла…

Мы накатили по одной, и вернулись к пиву. Наш разговор продолжился. Мы обсуждали то дела в школе, то работу, то планы на будущее. Все наши темы были обёрнуты в шутки и сарказм, но было понятно, что все они сводились к тотальной беспросветности, безвыходности и безнадёге. Мы оба это особо остро ощутили в тот момент, когда темы исчерпали себя. Налёт юмора быстро спал, оголив истинное положение дел.

– На днях ты мне писал, – Ира деликатно прервала молчание, – что у тебя есть мысль, что оно того не стоит. Помнишь?

– Да.

– Что «оно»?

– Всё.

– А чего всё не стоит?

– Ничего…

Я заметил, как Ира, ничего не говоря, своей лёгкой рукой, вновь разлила водку по стаканчикам.

– Странное чувство, – взяв свой стаканчик в руки, сказала она, – не могу сказать, что я полностью понимаю эту мысль. Но точно могу сказать, что я с ней согласна.