– Привет. Ты опять в своей дебильной ушанке? – пролепетала она, – на улице же не так холодно.

– Привет. Ну, во-первых, я подумал, что, когда буду домой возвращаться, станет попрохладнее, а, во-вторых, – я снял шапку и накинул её на голову Ире, – во-вторых, я знаю, что ты любишь её у меня брать.

Мы шли по бульвару. Здорово гулять в выходные, когда нет суматохи. Было очень спокойно. То был нетипичный зимний день для Невишка. В одном месте солнце прорвало однотонный белый заслон неба, залив изнутри всю эту гнетущую, сводящую с ума, штукатурку ярким, жёлтым, живым светом. И даже сейчас, на излёте дня, было очень приятно видеть выгоревшее жёлтое небо, которое понемногу пропитывалось розовым и оранжевым сиянием.

Я посмотрел на Иру. Помню, я ощутил некий трепет, обнаружив, что она любовалась небом вместе со мной. Мне почему-то очень понравился её вид в моей ушанке на фоне залитых светом витрин магазинов:

– Ты ведь сама говорила, что не так уж и холодно.

Ира посмотрела на меня с недоумением.

– Можешь снять ушанку, – продолжил я.

Ира поправила шапку, улыбнулась и резко, а оттого мило, ответила:

– Нет уж.

Я, ничего не спрашивая, взял её за руку. Я почувствовал, как она, в одно мгновение, отпустила мою руку, чтобы уже в следующее взяться за неё поудобнее. Это дало мне понять, что Ира не против.

Бульвар был длинный, а потому мы долго шли, держась за руки. Я помню её руку. Худая и тонкая, изящная. У неё были довольно вытянутые пальцы. Её рука всегда была очень холодной. Внезапно я почувствовал, как эта самая рука потянула меня к себе.

– Тебе нравится это место? – спросила Ира.

Я поднял голову. Мы были рядом со старой художественной галереей. Красивое одноэтажное здание в стиле брутализма, по периметру которого, на пьедесталах, стояли латунные статуи древнегреческих муз.

Ира, не дожидаясь моего ответа, продолжила:

– Мне вот очень нравится. Я нахожу его атмосферным. Единственное что, – Ира указала на пустой пьедестал, – жаль, что какой-то музы не хватает.

Я опустил глаза. На ум сразу стали приходить фотографии старого Невишка. Того самого – чистого, аккуратного и гордо смотрящего в будущее, – когда всё это только строилось в старую эпоху. Того самого Невишка, в котором ни я, ни кто-либо из моих сверстников никогда не жил.

– Мельпомены… – внезапно пробормотал я.

– Что?

Я перевёл свой взгляд на изумлённую Иру:

– Тут нет Мельпомены. Я слышал, что её украли во время развала, сдали на цветмет.

– Ого, ты так хорошо знаешь историю?

– Дело не в этом. Просто я всегда считал Мельпомену своей музой, – я посмотрел на пустой пьедестал, – и всегда хотел вживую увидеть эту статую, а не только на фотографиях.

– А Мельпомена, это муза чего? За что она отвечает?

– Это муза трагедии…

Я вновь посмотрел на Иру. Она глядела на меня с улыбкой, которая, наверное, выражала иронию:

– Да, мне стоило догадаться.

Взяв пива и чипсов, мы пошли в особое местечко, именуемое в народе: «Светлый Двор». Огромное треугольное пространство, укрытое по периметру грядой из высоких панелек. Сам по себе двор не был плоским, а представлял собой некий каскад уровней, сплетённых лабиринтом бетонных стен и лестниц. Всюду присутствовали ржавые и погнутые заборчики, а также детские площадки ещё более скверной сохранности. В Светлом Дворе было много деревьев, которые, ввиду своей многочисленности, летом создавали сплошную тень. Но и зимой они неплохо укрывали посетителей двора от посторонних глаз. Мы с Ирой устроились на скамейке в укромном углу одного из уровней.

– А ты не знаешь, почему этот двор называют светлым? – спросил я, доставая сигареты.