Теперь же говорили, что война закончится через полгода-год, но Кира надеялась, что все закончится уже к весне. Да, когда огромная сосулька на угловом доме начнёт таять, и тяжелые капли упадут прямехонько за воротник её пальто, как прошлой весной.

Тут Кира вспомнила, что угловой дом разбомблен ещё в августе, и никакой сосульки там больше не будет.

На девушку внезапно накатил приступ острой жалости, будто был потерян лучший друг. И скольких она ещё потеряет?

Кира едва не заплакала, но тут ей в голову пришла другая мысль.

Когда-нибудь война кончится!

Через год, через два, через пять. И все эти пыльные темно-красные кирпичные груды, куски стен с рваными клочьями обоев, покореженные листы железа с крыш, деревянные балки и остатки мебели вывезут, а вместо них появятся новые, большие, красивые дома.

Внезапно воздух вокруг Киры как будто сгустился, заколыхался, и сквозь эту пелену проступили очертания совершенно другого мира.

Кира увидела улицу, широкую, с высокими светлыми домами, с ветвистыми деревьями на обочинах.

И это было не видение, не мираж, не галлюцинация! Кира видела улицу и дома в мельчайших деталях, вплоть до фикусов и герани на подоконниках. Вот ближайшее к ней окно распахнулось и оттуда выглянула молодая, такая же светловолосая, как сама Кира, девушка. Она взмахнула рукой и на асфальт посыпалось пшено, на которое тут же налетели голуби.

Вот навстречу Кире шли прохожие: женщина с ребенком, мальчик лет десяти с портфелем в одной руке и стаканчиком вафельного мороженого в другой.

Кира потерла глаза- нет, и дома, и мальчик, и женщина с ребенком никуда не делись; и голуби ворковали по-прежнему, склевывая зерна.

Пшено! Кира вспомнила, что дома у неё ничего нет, кроме хлеба и сахара. Если отогнать голубей, можно было бы набрать немного пшена и сварить на ужин кашу.

Девушка нагнулась и потянулась к голубям. Птицы тут же шумно взлетели, и теперь Кира не могла оторвать глаз от светло-желтых крупинок. Как раз хватит на тарелку каши.

Однако едва она коснулась их, как воздух снова заколыхался и сгустился; все вокруг пришло в движение; ещё минута- и пшено исчезло, а вместе с ним исчезла и широкая улица со светлыми домами.

Кира обнаружила, что сидит на корточках и тянет руку к груде битого кирпича. Девушка всхлипнула: ей так хотелось вернуться в тот мир, где она только что побывала!

Кира знала, что это не поможет, но все же зажмурилась. Когда она открыла глаза, её по-прежнему окружал мир разрушенных домов, на развалинах которых горестно копошились старики, женщины, дети.

Каждый раз вернувшись домой из госпиталя, Кира соблюдала один и тот же придуманный ею самой ритуал.

Первым делом она растапливала маленькую железную печурку, которую мать раздобыла перед самым уходом на фронт.

Несмотря на начало октября, было уже довольно холодно, а отопление почти всюду не действовало- вот и обогревались кто как мог: ютились на кухнях у дровяных плит или ставили в комнатах вот такие железные печки, выводя трубы к окнам.

Очень скоро в комнате становилось тепло, даже жарко, и Кира могла снять пальто и беретку.

Следующим пунктом вечернего ритуала была заварка чая. Кира грела на керосинке воду, бросала в фарфоровую кружку с тонкими стенками несколько крупинок настоящего, оставшегося ещё с довоенных времен, черного чая и заваривала их крутым кипятком. На изящное фарфоровое блюдце выкладывался кусочек сахара, а на фарфоровую тарелку- ломтик черного хлеба. Это был весь её ужин.

Дорогой фарфоровый сервиз- кружка, блюдце и тарелка- был подарен Кире отцом на день рождения, когда ей исполнилось десять лет.