Они лежали на лугу, прямо на изумрудной шелковистой траве. Жужжали пчелы, порхали бабочки и одна из них, лимонница, даже села Кире на руку, сложив крылья.

Но над весенним лугом все также плыл знакомый голос.

«Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина».

Кира открыла глаза.

Она лежала в своей комнате, на диване с высокой спинкой. Безжалостный голос доносился из репродуктора за окном.

«Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами…»

И снова во сне Кира чувствовала сладкий запах жасмина. Она опять была в том самом весеннем саду, где цвели черёмуха, сирень , вишня; где нежные зеленые листочки щекотали её руки и завораживающе пел соловей.

Огромная черная тень неожиданно закрыла небо- это на солнце наползла багряная, косматая туча. И тут же, словно, по воле какого-то злого волшебника, листья на деревьях стали желтеть, съеживаться и опадать. Сирень завяла, вишня опала, трава выцвела и засохла.

И он уходил.

Сначала он долго смотрел на неё грустными синими глазами. Потом развернулся и медленно, то и дело оборачиваясь, двинулся вдоль безлюдной и безмолвной печальной аллеи.

Он уходил, и Кира ничего не могла сделать. Вот мальчик дошел до поворота, снова обернулся и умоляюще посмотрел на неё.

«Мы больше никогда не увидимся,– с отчаянием подумала Кира.– Никогда».

Никогда!

Ужасное слово.

Неожиданно Кире послышался гул голосов и детский плач. Она завертела головой: откуда в безлюдном осеннем саду голоса? Когда Кира вновь повернулась к своему спутнику, аллея была пуста- мальчик с пронзительными синими глазами исчез.

– Девушка!– произнес хриплый женский голос.– Просыпайтесь!

Чья-то тяжелая рука трясла её за плечо.

Кира вздохнула и открыла глаза.

Она лежала на деревянном щите, положенном прямо на рельсы, а пожилая женщина в форме, очевидно, дежурная по станции, трясла её за плечо.

– Вставайте! Сейчас будет дано напряжение.

Вокруг просыпались и собирались другие люди, в основном женщины с детьми и старики, многие с чемоданами, узелками, детскими колясками, одеялами и подушками.

Ночью Кира спала плохо: ей мешали разговоры и плач детей. Теперь голова кружилась и немного подташнивало. Она же еще и была голодна.

Зато в метро не было слышно завывания сирен, треска зениток и воя самолетов.

Кое как приведя себя в порядок, Кира поехала в госпиталь, где уже месяц работала санитаркой.

Выйдя из метро, она в ужасе замерла: той улицы, по которой она шла вчера- неширокой, уютной, застроенной старыми, но все еще крепкими двух –трехэтажными домами, в окна первых этажей которых Кира так любила заглядывать- больше не было. Тут и там дымились развалины; раздавался женский плач и взволнованные голоса. На развалинах копошились жильцы с растерянными лицами, пытаясь отыскать хоть что-нибудь из семейного имущества.

Кира зажмурилась: не может быть, чтобы улица так изменилась. Должно быть, она спросонья вышла не на той станции.

– Миша, где Миша?– горько произнес детский голос совсем рядом.

Кира открыла глаза: рядом стоял мальчик лет пяти в легком сером пальтишке и вопросительно смотрел на неё.

– Убит!– с недетской печалью сказал мальчик и залился слезами.

– Да погоди ты! – отозвалась молодая краснощекая женщина, осторожно разбиравшая куски кирпичной кладки.– Не до твоего тут Миши. Найдётся где-нибудь! Что ему сделается!

Тут только Кира поняла, что речь, наверное, идет об игрушке, и облегченно вздохнула. Она снова обвела взглядом развалины- она ошибается, ошибается, вышла не на той станции!