Жалость к себе сменилась праведным гневом. Есть время красть шляпы и есть время не красть их. Лорд полагал, что у него их вообще нельзя отнимать. Глаза его грозно сверкнули, а голос подошел бы королю Лиру.

– Клара, – сказал он, – это ты ее взяла?

Она не обратила на вопрос никакого внимания, поскольку интересовалась только своими делами. Конечно, к людям она лезла, как лезут сельские леди в грубых башмаках и спортивных костюмах, исправляющие нравы и манеры ближних так, что тем пора бы поднять хорошее восстание. На месте опекаемых селян, нередко думал лорд Шортлендс, он бы сдался без боя и просто лежал лицом к стене.

– Чье это? – спросила она, протягивая ему какую-то пакость, оказавшуюся альбомом для марок.

Как ни странно, этот альбом, сыгравший впоследствии огромную роль в жизни пятого графа, не произвел на него особого впечатления. К концу недели граф нарушил из-за него заповедь и пережил потрясение, но сейчас едва взглянул в его сторону, словно дворецкий, обнаруживший бутылку плохого вина. Грядущее не всегда отбрасывает тень.

– Что ты мне суешь?

– Это альбом для марок.

– Очень грязный. Положи на стол. Где ты его откопала?

– Он лежал в шкафу, – сказала Клара, отказываясь на сей раз от привычки оставлять вопрос без ответа. – Если он ничей, я возьму его для базара.

Тут бы заговорить о шляпе, но лорда заинтересовал альбом. Как все мы, он когда-то собирал марки и теперь испытал странную тоску, а потому, подойдя поближе, осторожно тронул находку, словно щенок, заигрывающий с черепахой.

– Да он мой!

– Почему это – твой?

– Я собирал марки.

– Чушь какая! Я сказала Дезборо, чтобы он посмотрел. Кто-кто, а он в марках разбирается.

Она не ошиблась. Муж Аделы, Дезборо Топпинг, увлекался с малых лет марками и детективами.

– Может быть, там есть что-нибудь ценное, – продолжала Клара, знавшая меру в благих делах. – Тогда мы это вынем.

Она направилась к двери, но отец вспомнил, что главного они не обсудили.

– Постой, а как шляпа? Оставил ее вчера на вешалке, а утром смотрю – нету. Шляпы не бегают. Мало того, шляпы не прыгают с вешалок. Ты ее не видела?

– А ты не видел Терри? – спросила средняя дочь, с которой вообще было трудно разговаривать.

– Терри? – удивился граф.

– Да. Ты ее не видел?

– Нет.

– Что ж, если увидишь, скажи, что Космо хочет прочитать ей второй акт.

Это имя не вызвало у графа радости.

– Космо!

– Да, Космо. Почему ты так говоришь?

– Как?

– Так.

– Нет, как?

– Ну вот так.

– А что? – спросил лорд Шортлендс, открывая карты. – Он пузатый оболтус.

– Ничего подобного!

– Оболтус, – повторил пэр, словно Роже [4], нашедший удачное слово. – Я к нему присмотрелся и знаю, что говорю.

– Он талант, – возразила Клара и вышла, хлопнув дверью, но тут же заглянула в нее и прибавила: – Его пьеса шла девять месяцев.

Лорд Шортлендс не был терпеливым. Ему не нравилось, что дочь уподобляется кукушке в часах. Когда дверь снова открылась, он чуть не закричал, но обнаружил, что входит не Клара, а вальяжный полубог с небольшими баками, несущий на подносе стакан молока. Один из недостатков Аделы состоял в том, что она заставляла отца пить по утрам молоко. Принес его дворецкий.

Природа рассеянна, и лучшее тому доказательство – граф со своим мажордомом. Графа она создала по модели дворецких, дворецкого – по модели графа. Мервин Спинк был высок, вальяжен и важен. Лорд Шортлендс был коренаст и походил на замухрышку. Ни один судья не усомнился бы, кому дать приз за красоту; и граф это понимал. Он отдал бы все свое состояние (сейчас, как мы помним, – два шиллинга восемь пенсов) за то, чтобы поменяться местами со своим слугой.