Его прервал сдавленный крик. Мотоциклет упал на землю.

– Вы с ним знакомы, сэр? – с трудом проговорил Спинк.

– Естественно. Такой стройный, слегка косит, губы необычного рисунка. И рыжеват, да? Ну, конечно, в сущности – рыжий. Так вот, передайте ему, чтобы он заглянул к Чарли Кокберну. Я пошлю Чарли записочку.

Довольный собой, Космо двинулся дальше. Лорд Шортлендс радостно засмеялся.

– Ну как, Спинк? – осведомился он. Дворецкий не отвечал. Лицо его затуманилось.

– Если этот толстый нахал знает вашего племянника, – развернул свою мысль пятый граф, – навряд ли удастся выдать его за Росситера. Да, Спинк, вам крышка. Кончились ваши козни.

Мервин Спинк молчал. Подняв мотоциклет, он мрачно сел на него и мрачно направился в деревню.

Радость его сменилась скорбью. Синее небо было отвратительным. Бабочки – хуже некуда, колосья – это черт знает что! Словом, настроение пресловутой Пиппы [13], столь понятное у человека, которому светят полторы тысячи фунтов, начисто исчезло.

– Тьфу, та-ра-рам! – мрачно бормотал Мервин Спинк.

Добравшись до почты, он отправил телеграмму племяннику и мрачно поехал обратно, в замок, чтобы укрыться в своем логове.

Просидев там немалое время с мыслью о том, что нет на свете слов печальнее, чем: «Так могло бы статься» [14], он услышал звонок из комнат леди Аделы. Когда вызывает хозяйка, надо идти, что бы ты ни чувствовал.

– Да, миледи?

– О, Спинк, приехал мистер Кобболд. Вы не посмотрите, все ли в порядке? Быть может, ему что-нибудь нужно.

– Сию минуту, миледи.

– Мистера Росситера нашли?

– Нет, миледи. К сожалению, он уехал.

– Но вы с ним свяжетесь?

– Непременно, миледи.

Мервин Спинк удалился, ничуть не страшась встречи с новым гостем. Когда он (Спинк, не гость) служил в роскошном доме Кобболда-старшего, младший ему очень нравился, поскольку, от щедрости душевной, нередко заглядывал к нему, чтобы поболтать и выпить. Мало того, несколько раз они ходили вместе на матч.

Однако, приближаясь к голубой гостиной, он был достаточно сумрачен.

Майк сидел в своей комнате, переодевшись к обеду, и ему все нравилось. Пятый граф мог терзаться и томиться, как Шильонский узник, но на свежий взгляд комнаты замка были выше всех похвал.

Скажем, окна, как справедливо заметила хозяйка, выходили в розовый сад, а дальше ласкали взор поля и рощи, где каркали грачи и бегали кролики. В самой комнате было уютно, если не сказать – роскошно. Особенно понравилось Майку мягкое кресло. В сельских спальнях сплошь и рядом обнаруживаешь мебель, сделанную в далеком прошлом по заказу инквизиции; но тут было не так.

Сидя в этом кресле, положив на столик ноги, Майк думал о Терри. Мысли его прервало то, что дверь открылась и появился вальяжный незнакомец, по-видимому – дворецкий, то есть тот самый Спинк, соперник лорда Шортлендса. Вон он каков, этот Адонис или, если хотите, змий в эдемском саду! Что ж, понятно, почему пятый граф его боится.

– Добрый вечер, сэр, – сказал Адонис.

– Добрый вечер.

Хотя Спинк и страдал, уста его тронула улыбка, какой улыбается дворецкий, когда один из вышестоящих совершит промах. Хозяйка сказала ему, что в голубой спальне находится Стэнвуд Кобболд, однако в кресле сидел кто-то другой.

– Простите, сэр, – произнес Спинк. – Должно быть, я что-то перепутал. Мне показалось, что, по словам миледи, здесь обитает мистер Кобболд.

– Да. Это я.

Дворецкие не вздрагивают, и Спинк только покрылся зыбью.

– Мистер Стэнвуд Кобболд, сэр?

– Он самый.

Они помолчали, и Спинк осторожно спросил:

– Вот как, сэр?

Надо быть особенно глупым, чтобы ничего не заподозрить, если вместо гиппопотама видишь греческого бога. Спинк был умен. Он сразу распознал, что дело нечисто, и взгляд его стал суровым.