– Кардинел?

– Да. Сегодня утром я упомянул это по телефону, но вы меня не узнали. Хорошо встретиться снова. Как Тони?

– Ничего, в порядке. Он в Кении, разводит кофе. – Тут одурманенный напитком мозг откликнулся на призыв: – Кардинел? Это же вы влюблены в Терри!

Молодой человек кивнул.

– Да, это самое главное, – признал он. – Прямо к сути. Не сегодня-завтра я стану президентом США, но в истории хотел бы остаться как тот, кто влюблен в Терри. Приятно, я думаю, иметь такую дочь.

– О да!

– Веселит сердце?

– Еще как!

– Удивляюсь, что вы не поете от счастья. Я очень обрадовался, когда вы сказали, что она причесывается все так же. Нельзя менять совершенство. Хотя никакие прически не уменьшат ее очарования. Первый раз я увидел ее с косичками, и что же? Сама красота.

– Да, у Терри хорошие волосы.

– Я бы сказал, великолепные. А глаза! Как они вам? Лорд Шортлендс полагал, что они недурны. Молодой человек нахмурился.

– Недурны? Говоря о Терри, надо тщательно взвешивать слова. У нее небесные глаза. Таких больше нет. А как насчет носа? Если помните, он чуть-чуть вздернут.

– Э… – проговорил граф, благоразумно избегая определений.

Молодой человек, этот придирчивый критик, стал зажигать сигарету. Граф смотрел на него серьезно и вдумчиво. Он понимал, почему Терри одобряет его внешность. Красив, ничего не скажешь; что там, ослепителен. Сидел он вполоборота, и справедливый пэр видел, как четок его профиль. Да, красота – это красота.

Майк Кардинел зажег сигарету и снова заговорил.

– Да, кто-кто, а она прекрасна. Вы не представляете, как я ее люблю. Она вернулась в мою жизнь – наяву, не в мечтаниях – совершенно случайно. Представьте себе, именно тогда я думал не о ней, а о котлетах, брюссельской капусте и картошке фри. Искал вот тут место и увидел, что мой приятель сидит с какой-то девушкой. Подошел к ним…

– Да, она говорила

– Она говорила обо мне? Это хорошо. Кстати, вы позволите за ней ухаживать?

– Вы и так ухаживаете.

– Без разрешения. И без успеха. Почему «без успеха»? Потому что без разрешения.

– Повторите, если не трудно, – взмолился растерянный граф.

– Я хочу сказать, что неправильно подошел к делу. Мне нужна поддержка. Если бы вы были за меня, все пошло бы лучше. Знаете, отцовское влияние… Вставите словечко, напомните вовремя, а главное – пригласите меня в замок. Там, в поэтической обстановке…

– Нет, не приглашу. Это не в моем ведении.

– Что вы говорите! Ребенок, и тот мог бы…

– А я не могу. Адела не позволит.

– Вот как? Прискорбно, прискорбно. Я не знаком с леди Аделой.

– Разве ее не было, когда вы гостили у Тони?

– Не было.

– Везет же людям! – вздохнул лорд Шортлендс. Майк строго на него взглянул.

– А как насчет Стэнвуда? – спросил он.

– Что-что?

– Вы говорите, что не можете никого пригласить. Однако я звонил Стэнвуду, и его слуга сказал мне, что вы послали ему телеграмму с приглашением.

– Не я, Адела. Что ему нужно, кстати? Болван какой-то.

– Ну уж нет.

– Тогда отец болван.

– Не знаю, не видел. Вам Стэнвуд понравится, он всем нравится. Я лично люблю его как брата. Да, вернемся ко мне. Я в замке был, ничего плохого не сделал, так что ваша старшая дочь может смело меня пригласить.

– О нет! Она приглашает только тех, кто что-нибудь пишет: романы, картины, музыку. Так сказать, служителей искусства.

– Стэнвуд ничего не пишет.

– Значит, он исключение.

– Словом, меня она не пригласит?

– Ни за что на свете.

– Прискорбно, прискорбно. У меня связаны руки. Нельзя ухаживать, если ты в Лондоне, а она — в Кенте, да еще не подходит к телефону. Вам дворецкий не нужен?

Лорд Шортлендс печально вздохнул.

– К сожалению, нет. А зачем все это? Терри за вас не выйдет.