Зимовцев воровато оглядывается:

– Я верну! – улыбается он.

Двери в актовый зал открываются. Вдоль стены начинает вливаться поток людей. Зал наполняется бубнежом десятков зрителей.

– Да ты порвёшь, изверг! – Фунтик скачет вокруг Зимовцева, но пнуть его так и не решается.

Зимовцев рывками стягивает с себя толстовку через голову, без предупреждения. Мигом открывается его голый торс. Пока Зимовцев застревает головой, пытается выбраться из вещи, он, сам того не замечая, выставляет напоказ свои выпирающие рёбра. Бледная кожа на спине натягивается, показывая каждое движение мышц. Каждый ушиб.

Варя заворожено смотрит на его поджарое тело, с каким-то неловким трепетом изучая свежие синяки. Неужели, это с того раза, когда она повстречала его в метро?

«Кто же его так»?

Уткина успевает только жалобно крякнуть.

– Хамло! – вопит Фунтик.

Но Зимовцев уже отбрасывает на пол смятую толстовку. Теперь он стоит, разворачивая в руках чистенькую рубашку Фунтика.

– Покормить бы тебя, бедный! – удручённо качает головой Уля.

– Эй! Неси штаны пока! – усмехается Зимовцев.

– Да ты оборзел! – задыхается от возмущения Фунтик.

– И сапоги. Вон те, красные.

Варя в немом ужасе глядит на полуголого Зимовцева.

– Тебе не холодно?

Он поднимает на неё взгляд, коварно усмехается.

– Я размялся.

«Конечно размялся», – думает Варя. – «Прогонял несчастного Фунтика по всему залу!»

Накинув рубаху, Зимовцев довольно пытается разглядеть себя, свесив нос на грудь.

– Атас!

Рубаха белая, свободная, ему как раз. Вот на щуплом Фунтике, наверное, нелепо смотрелось, жалко, а на высоком Зимовцеве – в ней бы его в поле пустить, или в лес там (где там герой обитает?).

Когда в руки к Зимовцеву попадают штаны, и он без единого зазрения совести махом спускает с себя джинсы.

И тогда девичья психика не выдерживает.

– Пипец! – всплёскивает руками Уля, судорожно закрывая глаза, почему-то не себе, а раскрывшей рот Варе.

Наконец, новое юное дарование облачается в деревенского дурака.

– Красавец! – мрачно хвалит Уля.

– На, держи, – Зимовцев торопливо суёт свой мобильный телефон Варе в руки. – Сфоткай меня! Я Максу отправлю! Ну! Скорее! А то он всё жалуется, якобы я нигде не это самое. Не участвую. Вот, пожалуйста!

Он отскакивает подальше, не глядя себе за спину. Чуть не падает с края сцены.

– Какому ещё Максу?

– Брату моему.

Зимовцев, сияя, как газированный напиток на солнце, резко упирается ладонями в пол и, оттолкнувшись, встаёт на руки. Ткань рубахи сползает вниз, обнажая его живот.

– Давай! – командует он, покачиваясь на руках.

Варя, сжимая чужой телефон, колеблется. Но взгляд Зимовцева такой восторженный, полный беззаботности, что ей сложно отказать. Она поднимает камеру.

И в этот момент за спиной Зимовцева возникает фигура Тимура Омаровича. Высокий, худощавый, но с каким-то вечным ощущением загнанности, завуч выглядит так, словно выпил за день слишком много кофе и теперь существовал исключительно на нервах. В уголке глаза дёргается нервный тик – верный признак, что сейчас кто-то получит выговор всей жизни.

– Зимовцев, – завуч будто сглатывает матерное слово.

Зимовцев тут же теряет равновесие и с глухим звуком плюхается на пол. Он переворачивается и с невинным видом поднимает голову.

– О, Тимур… Кальмар… подождите, как там вас? – Зимовцев морщит лоб, явно пытаясь вспомнить. – Здрастье!

– КАК ты снова оказался в нашей школе? – голос завуча взлетает на тон выше. – И ЧТО ты опять задумал?! Кто тебя сюда впустил?! КТО?! КТО ПОСМЕЛ?!

– Да я друга пришёл поддержать! У Дани – главная роль! Что? Да что я сделал? Почему вы так смотрите? А, вспомнил! Тимур Оморокович! Нет? Ну, хотя бы в первой букве угадал?