Когда они ушли, я отклеилась от стены и поползла в палату. Колени дрожали, руки тряслись, сердце бухало в груди так, словно хотело пробить ребра и сбежать! Но… я была почти счастлива! Я знала то, что большинство людей даже предположить не смело!

На следующий день меня с самого утра начали навещать. Учителя, одноклассники, друзья. Пришёл вместе со Ждановым и Лёшик.

– Это правда?! – с порога выпалил он, одновременно принюхиваясь. – Правда, что ты оборотень? Ого!

Я чуть пирогом не подавилась, который как раз уплетала, сидя на кровати. Когда б ещё мне разрешили в постели есть?! А в больнице можно! Тут же, на кровати, со мной сидела мама, а рядом лучшая подруга, Аня Кошелева, которая, услышав такое, едва не упала со стула.

– Ты чё, Лёшик, больной? – прошипела Аня и покрутила пальцем у виска. – Придурок! Ещё б вампиркой обозвал!

– Да, нет, Ань, – вздыхаю я. – Это правда. Я, как оказалось, полукровка и из-за аварии спящие гены проснулись. Ну, по крайней мере, мне так врач сказал.

Вот теперь Кошелева таки навернулась со стула, на котором раскачивалась, балансируя на двух ножках.

– Уй! – она поднялась с пола, потирая пятую точку, а потом воззрилась на меня. – Ты? Оборотень? А какой?

– А, фиг знает! – вздохнула я, доев пирог. – Папа говорит, когда меня удочеряли, то в документах не было указано никаких оборотней. Может, если бы не авария, я б и вовсе никогда не узнала, что не родная маме с папой.

– Не может, – неожиданно сказал Стас, устроившись на ещё одном стуле, возле окна. – Обращение все равно, рано или поздно, наступило бы. Авария лишь ускорила процесс пробуждения. И это даже к лучшему. Чем раньше наступает пробуждение сути, тем проще пережить и первый оборот, и вообще, привыкнуть к новой жизни. Через мои руки прошло уже немало полукровок. И не все из них были волчатами. Кого только не воспитывал! И котят, и медвежат и барсучат. Даже оленёнок один попался. Так уж его угораздило без родичей остаться. Потом, правда, прибился он к своим. Нашёл. А мне до сих пор названивает, да совета спрашивает! – Стас усмехнулся и взял кусок пирога, что уже совала ему в руки мама. Откусил, зажмурился. А потом добавил. – А что насчёт рода, то он проявится ещё до первого оборота. Уже сейчас можно предположить, что это кто-то из белых кошек. А их не так уж и много. Пумы, парды, барсы и тигры. Да, ещё северные рыси, бывает, рождаются с таким цветом волос.

– Каким это таким? – озадачилась я. – Ма-ам?

– Э, а ты в зеркало, что ли, не смотрелась? – хмыкнула Кошелева и, порывшись в сумке, протянула мне зеркальце. – Я думала, ты знаешь.

– Ярочка, ты только не волнуйся! – тут же разволновалась мама. – Ничего страшного. Тебе даже идёт.

Я заглянула в зеркало и тут же зажмурилась. Мои красивые, медового оттенка косы стали абсолютно белыми! От слова совсем! Я что, поседела? Но тут же, вспомнив слова Жданова, я выдохнула и присмотрелась получше, поймав кончик косы. Нет, не седые! Волосы были именно белые и даже слегка сероватые. И таки да, напоминали теперь звериную шкуру. Вот, только чью?

– Это только первые признаки, – хмыкнул Лёшик, нагло выпросив у мамы огромный кусок пирога. – У меня двоюродный братишка тоже полукровка. Так, он когда меняться начал, сначала жрал в три горла, потом волосы поменялись. И выяснилось, тогда, что его маман с Серым загуляла! Ох, и влетело тётке от деда! – Стас глухо рыкнул что-то по-звериному и Лёшик тут же заткнулся, словно подзатыльник получил. Но тут же, как ни в чем не бывало, вгрызся в пирог и продолжил. – А тебе и вправду идёт! Слушай, а ты уже решила, куда поступишь после школы? Кошелева, вон, в журналистику намылилась. Вчера даже в храме Макоши была! Чтоб, значит, гарантированно поступить.