Но это был не такой коридорчик. Это был еще действующий технический тоннель в непосредственной близости от места добычи. И он должен был быть укреплен! Но не был…

И был, все же, один момент, который не давал Найду покоя. У него не было рации! Рация была всего одна на бригаду! И если раньше Найду было все равно, есть у него рация или нет, то теперь он понимал, насколько рисковал ежедневно. Ведь подобное могло произойти и ранее. А почему у него не было рации? Вот это был действительно интересный вопрос, ответа на который он не знал!

И да – самоспас, та самая вещь, которая должна была спасти его жизнь, оказался нерабочим! Как и почему это произошло?

Найда все еще потрясывало от выброса адреналина, но он уже соображал более-менее ясно. Сейчас они доберутся до поверхности, его осмотрит врач, констатирует, что все в порядке, возможно, ему разово дадут успокоительное… А потом его вызовут на ковер: наверх, в кабинеты. Как минимум к безопаснику.

Безопасник, Кир Баксон, на веронской шахте был лютый: за любой косяк дрючил нещадно, штрафовал, но никогда не задумывался о том, что работяга нарушил ТБ не по своей воле, а по уважительной причине. Например, он мог поймать шахтера на хождении без каски и оштрафовать, при этом его не интересовало, что целые, не треснутые каски попросту закончились, и работяге ничего не выдали, либо выдали треснутую каску, которую невозможно было носить. Что ему было делать? Покупать за свой счет? А на что тогда начальство? Зачем вообще такое начальство, если оно не обеспечивает работника всем необходимым?

Найд очень не хотел попасть на разнос к Баксону, но это было неизбежно. Хуже всего было вот что: комбайн тоже неслабо побило камнями. Если Найду впаяют штраф еще и за поломку оборудования, то от его зарплаты просто ничего не останется!

Найд скрипнул зубами. Его это не устраивало. Впрочем, его здесь мало что устраивало. Он же не был слепым и видел все происходящее! Несправедливые штрафы, нехватка оборудования, трухлявая экипировка, задержки зарплаты, неоплачиваемые внеурочные… И это касалось только работы – а за пределами шахты несправедливости было хоть отбавляй!

Но Найд большую часть времени пребывал в состоянии мрачной апатии. Злость, рвущуюся наружу годами, приходилось держать при себе – из соображений безопасности. И эта злость разъедала его изнутри. Он каждодневно бичевал себя за то, что молча глотает несправедливость по отношению к себе. И все равно сделать ничего не мог… Найду было очень страшно выделиться, вякнуть, вставить свой аргумент, попросить, наконец, причитающееся! Он почти что стопроцентно знал, что ничего не добьется. Но ладно бы все осталось, как прежде – но нет! После того, как он хоть раз выскажет недовольство, он запустит какие-то непоправимые процессы и перестанет быть на хорошем счету.

«А разве я на хорошем счету? Разве не я полчаса назад едва не погиб в шахте? Разве бы меня спасло, если бы я был на хорошем счету?»

А что скажут остальные шахтеры, если вызовут и их тоже? "Старички" недолюбливали молодняк, кем Рамис с Найдом являлись. Нет, они вряд ли станут топить их перед начальством.. Но у них не хватит смелости сказать, что свод шахты был укреплен недостаточно. Хотя Найд был уверен, что они это заметили с самого первого дня работы на этом участке. Шахтеры ведь народ осторожный… Профессия обязывает.

А должен ли Найд сказать о нарушении?

Он с силой сжал кулаки.

Конечно, должен. Только опасно говорить такое в присутствии руководства. Причин безалаберного укрепления свода шахты могло быть только две: кто-то просто увёл бюджет или материалы – тогда руководство в доле, будет крыть своих. Либо же кто-то прокололся – но вряд ли из простых рабочих. Простой рабочий никогда так не сделает, ведь от добросовестного укрепления шахтовых ходов зависят жизни.. В том числе и его собственная жизнь! А вот если кто-то из бригадиров или вышестоящего начальства просто прошляпил, забыл про этот участок… Да, это вероятная причина.