Кстати… Болтуна ведь семья приняла, значит, у его деток другого папы не было. Или это ни о чем не говорит? Кто знает, какие у ежей семейные ценности, может, его супруга даже обрадовалась, что мужей стало вдвое больше – и безопасней, и сытнее. Впрочем, что я гадаю, сейчас отвечу на заданный вопрос, и все прояснится.

Но подумать так было легко, а вот ответить… Мне стало жутко. Если там и правда вторая я – это ведь ужас-ужас! И потом, она может попросту не поверить моим россказням об иных мирах и живущих там двойниках. Вот сама бы я поверила? Не уверена. И ведь если та Мирослава все же решится открыть дверь, то увидев меня, тут же захлопнет и ни за что такое чудо в перьях… в смысле, в ветках, к себе в дом не впустит. И правильно сделает, кстати. А если еще и куда следует позвонит, то я ее осуждать не стану.

В общем, я поняла одно: от того, как и что я сейчас отвечу, будет зависеть мое будущее. Ближайшее уж точно. И я как можно вежливее сказала:

– Меня зовут Лава Мирос. Я попала в затруднительное положение и знаю здесь только ваш адрес. Откройте пожалуйста, я не причиню вам вреда.

Замок знакомо щелкнул, и дверь тут же распахнулась, словно человек по ту ее сторону очень сильно хотел меня увидеть. Другое дело зачем – чтобы радостно обнять или чтобы не менее радостно надавать по шее за самозванство? Ну да, если бы ко мне заявилась Лава Мирос… Э, нет! Если бы кто-то назвался таким именем в ту пору, когда я ничего о других складках пространства не знала, то я бы ни о какой самозванке и не подумала. Значит, что – меня и правда почему-то хотят обнять?

Эти мысли пронеслись в голове стремительно – еще быстрее, чем полностью открылась дверь. А уже в следующее мгновение я рванулась вперед, на кого-то тут же наткнулась и едва не рехнулась от материализации собственных мыслей: меня и правда сдавили в объятиях, вот только из-за быстроты событий и полумрака прихожей я не успела разглядеть, кто именно.

Но зато услышала – уже из глубины квартиры:

– Пиктигоуша, хура кастака Лава?

Голос был… Галин… Ну да, это определенно выкрикнула звонким голосом восьмилетней девочки принцесса Пиктигаула Энатакор! Вот только не могла она очутиться в моей квартире, никак не могла! Да и несла при этом какую-то чушь… Правда, назвала и два хорошо знакомых имени: мое собственное и… Гошино. Именно то, под каким и знала его иномирная маленькая принцесса. Но это значит, что обнимал меня…

Почувствовав, как понеслось вскачь обнадеженное сердце, я стала вырываться из объятий. Помогло в этом, что тот, кто меня обнимал, как раз ответил на вопрос девочки:

– Куротога, хура би.

Руки он при этом расслабил, и я сумела вывернуться.

Передо мной действительно стоял мой любимый – живой и скорее всего, невредимый. Во всяком случае, то, что было видно из-под моего банного халата, в который он сумел втиснуться, не имело повреждений.

– Гошенька! – взвизгнула я, и сама теперь не менее крепко обняла его. Но вспомнив, что Галя, судя по всему, тоже присутствует здесь, объятия я вскоре разжала и выдохнула:

– Галчонок тоже с тобой?

Могла бы, конечно, не спрашивать, и так уже знала ответ, но слишком это все было для меня неожиданным – приятно неожиданным, даже очень, оттого, наверное, и верилось в это с трудом.

– Да, Пиктигаула также пребывает в данном помещении, – улыбаясь от уха до уха, с дикторской интонацией произнес Гоша. Сразу вспомнилось, что именно так, насмотревшись телевизор, разговаривал как раз «в данном помещении» мой любимый.

Именно теперь я наконец поняла, что говорит принц по-русски. А вот Пиктигаула… Я отодвинула Гошеньку в сторону и ворвалась в квартиру. Галя стояла возле двери, одетая в мою желтую футболку, которая была ей словно короткое платьице, и таращилась на меня с таким откровенным восторгом, что от нежности у меня защемило сердце. Я присела и осторожно, чтобы не поцарапать ветками, прижала к себе принцессу: