Рут попыталась представить себе мир, в котором у нее могла быть тайная работа. Это просто смешно. Невозможно. Сестра ничего не знала о мужьях и детях. О том, как семья всегда вокруг тебя, сверху и внутри. О том, как можно быть окруженной людьми, любимой и одновременно сокрушительно одинокой.

– Что значит – разве он должен знать? Куда, по его мнению, я бы ушла?

– Ну, ладно. – Рут слышала, как сестра перешептывается с кем-то, но не могла разобрать слов. – Но если найдешь работу, можешь сказать мужу, что тебе платят немного меньше, чем на самом деле. Откладывай понемногу каждую неделю.

– Ты даешь слишком много советов, как лгать, – укорила сестру Рут, – для монахини.

– Может ли консервная банка, полная денег, изменить мнение Дэла?

Недавно Дэл начал жаловаться на некомпетентность своего непосредственного начальника и на то, что работа в шахте чересчур грязная. Это была знакомая картина – сетования на мелочи по работе, обвинения администрации в бездарности. Вскоре, придя домой, он принялся объяснять, что уволился по какой-то непонятной причине, а это, разумеется, означало, что его уволили.

– Может быть. – Рут провела по металлической поверхности телефонного шнура пальцами, чувствуя, как ребристая поверхность касается их кончиков. – А может, я просто вернусь домой без него.

– Не знаю, Рут. Ты должна подумать о детях.

Рут фыркнула. Как будто она когда-то переставала думать о своих детях, как будто они не были первым, о чем она всегда думала, ее самыми приоритетными, самыми важными мыслями. Это о Дэле она не знала что думать. Нет, виной тому являлось не безразличие, это было больше похоже на необходимость решить, хочет ли она увязнуть в Дэле еще глубже, или хочет, чтобы он исчез, или же хочет исчезнуть сама. Но эти темы обсуждать с сестрой было невозможно. Та не могла понять, что такое брак, но это не мешало ей иметь о нем слишком однозначное мнение.

Сестра продолжила:

– Я имею в виду, Рут, что, наверное, можно найти лучшее применение этим деньгам, если тебе удастся их сохранить. Зачем возвращаться к тому, с чего ты начинала?

Рут вытащила из кармана листовку школы медсестер. «Помогать другим – хорошая работа. Обучение в сельской местности обеспечит гибкость графика». Она никогда не завидовала сестре из-за принесенного ею обета целомудрия, но была удивлена тем, как едва не позеленела, когда церковь отправила Терезу в колледж.

– Я подумаю об этом, – сказала Рут и, поскольку ей хотелось все как следует обмозговать, прежде чем обсуждать эту идею с сестрой, спросила: – Как там Мано?

Мано была их младшей сестрой семнадцати лет, разница в возрасте между Рут и Мано была почти такая же, как разница между Мано и Чарли.

– Порхает. Получила стипендию в художественном училище в Денвере и теперь изо всех сил пытается окончить среднюю школу.

– Она справится, – отозвалась Рут, представляя, как Мано смешивает масляную пастель или делает росчерк каллиграфическим пером.

– Я ее заставлю.

Рут представила себе Мано, мечтательную, погруженную в свое искусство, и сестру, стоящую позади нее, проверяющую часы, назначающую строгие дедлайны, к которым работа должна быть выполнена. «Жизнь в монастыре, должно быть, совсем проста, – подумала Рут, – если позволены такие четкость и контроль».

– Мне нужно идти. Тут уже очередь к телефону.

– Я скучаю по тебе, Рути. Поцелуй за меня детей. Звони, не пропадай.

Дэл был уже в стельку пьян, когда она его нашла, а потому ей пришлось самой сесть за руль «Фэлкона». Ей хотелось собрать детей, усадить на заднее сиденье и ехать до самого Колорадо, а там пусть бы мать читала им книги, Мано учила девочек рисовать, сестра объясняла Чарли тайну Троицы. Она чувствовала нарастающее беспокойство, но не Дэла, а собственное. На этот раз Дэл не смог «смыться» достаточно быстро.