Доктор Лэнгфорд соглашается:

– У меня был такой же малыш. Вечно в синяках да царапинах. Вы еще и на ферме живете. Там всякое возможно, да?

Я киваю.

Терпеть не могу ложь. Терпеть не могу все происходящее, но мне так страшно.

В том, что Хэдли неугомонная обезьянка, есть доля правды, но я не всегда дома и не могу знать, что там происходит в мое отсутствие. Она клянется, что упала, и я никогда не видела, чтобы Кевин применял к ней физическую силу, но я ему не доверяю. Откуда мне знать, что мужчина, способный обрушить гнев на жену, не может сделать того же в отношении ребенка?

Если бы мне было куда податься, я бы сразу ушла от него. Но мои родители погибли за неделю до нашей свадьбы, и у меня не осталось ни денег, ни помощи, ни семьи, которая могла бы принять нас с дочкой.

Если я хочу уйти от него, у меня должен быть четкий план. В том числе поэтому я пошла работать учительницей.

– Вот и все, – сообщает доктор Лэнгфорд, – теперь тебе нужно быть осторожнее и не лазить никуда, пока рука не заживет.

Хэдли улыбается:

– Не буду. У меня появился новый друг.

– Друг?

– Его зовут Коннор. Он владеет фермой по соседству.

Врач вытаращивает на нее глаза:

– Коннор Эрроуд?

– Он сказал, что служил на флоте и был полицейским, – пожимает плечами Хэдли. – Он держал меня одной рукой.

– Я давно знаю Эрроудов. Они хорошие ребята, хотя после смерти матери им пришлось нелегко.

Конечно же! Он один из Эрроудов. Мне и в голову это не приходило, даже когда выяснилось, что он с соседней фермы. Я живу здесь уже восемь лет и слышала про братьев Эрроуд лишь раз: тогда мне сказали, что они уже лет десять не показывались в наших краях.

– Как давно это произошло? – спрашиваю я.

Доктор Лэнгфорд поднимает взгляд, кажется раздумывая над ответом.

– Когда Коннору было около восьми. Это было ужасно: рак так быстро забрал ее. Должно быть, теперь они вернулись из-за смерти отца.

– Да, жаль, что я пропустила похороны.

– Я тоже там не присутствовал, – признается доктор, – но я и не был большим фанатом старика. После смерти жены он сильно изменился. Видимо, ребята приехали похоронить его и продать ферму.

– Продать?

Доктор Лэнгфорд пожимает плечами, а затем начинает делать Хэдли перевязку.

– Понятное дело, что надолго они здесь не останутся, даже несмотря на то, что их отца больше нет, – он бросает на меня взгляд, намекающий на то, что под «им пришлось нелегко после смерти матери» подразумевалось не только горе от потери близкого человека, и затем обращается к Хэдли: – И все же ты нашла хорошего друга. Мне всегда нравился Коннор.

Она широко улыбается, явно согласная с его мнением.

Часть моих страхов тоже рассеивается. Если Коннора не будет рядом, тогда мне не о чем волноваться. Он продаст ферму и уедет, а я смогу избежать любых… препятствий в реализации моих планов.

– Вот так, малышка, готово. Помни, что я говорил про покой, пока все не заживет. Не шали лишний раз.

– Обещаю, – говорит Хэдли.

Врет, конечно. Этот ребенок не знает, что такое осторожность.

– Хорошо, а теперь можешь оставить нас с твоей мамой на пару минут? Думаю, у миссис Мюллер есть для тебя леденцы.

Больше ничего говорить не нужно – Хэдли уже и след простыл.

– Как ты себя чувствуешь? – по-отечески спрашивает доктор.

– Я в порядке.

– Элли, не хочу лезть не в свое дело, но у тебя на руке довольно заметный синяк.

Я тяну рукав вниз, раздражаясь, что тот задрался достаточно высоко, чтобы можно было заметить следы Кевина.

– Случайно ударилась о стену. Мне много не надо, чтобы остался синяк.

Я наловчилась обходиться без врачебной помощи. В прошлый раз, когда Кевин с такой силой схватил меня за запястье, что случился вывих, я сама его вправила и наложила шину. Еще я месяц носила бандаж на лодыжке после того, как он подставил мне подножку.