– Мы заключили соглашение. Не вступать в брак, не заводить детей и никогда не использовать кулаки, чтобы выпустить злость. Она бы поняла. Она бы хотела, чтобы мы держались друг друга и не закончили как он.

Может, это и так. Бог свидетель – мы старались. Мне нравится думать, что мама действительно наблюдает за нами, видела все, что происходило, и понимает, что у ее мальчиков была причина поступить именно так. Хоть я и знал ее не так долго, как братья, но уверен, что она бы отнеслась к нашему желанию защитить других с уважением. В нас течет кровь отца, а значит, мы могли унаследовать не самые лучшие его качества.

Из нас четверых самые близкие отношения с мамой были у Шона. Он так и не простил себя за ту ночь, когда она умерла.

– Поезжай, братишка. Нам пора двигаться дальше, – подбадривает его Деклан.

Шон бьет рукой по рулю и трогается, продолжая путь в ад. Никто из нас больше не говорит.

Глядя в окно, я понимаю, что не могу удержать в голове мысли, не могу облечь их в слова. Все здесь – часть моих воспоминаний.

Вот забор вдоль дороги, на котором мы с братьями любили сидеть, наблюдая за коровами и мечтая о том дне, когда сбежим отсюда.

По левую сторону я замечаю дерево, к которому мы прибили самодельную лестницу из обрезков, чтобы забираться по ней и прятаться в ветвях, обретая тем самым ложное чувство безопасности. Там нас папа никогда не мог достать. Он всегда был слишком пьян, чтобы преодолеть больше двух ступенек.

Справа видна площадка для стрельбы из лука, где мы часами представляли себя каким-нибудь Робин Гудом или другими известными героями. Так и слышу, как мы спорим, чей выстрел был лучше, хотя знаем, конечно же, что Шон нас всех переплюнул. Этот засранец всегда был в лучшей форме и превосходил нас в меткости.

И вот в поле зрения появляется то, что когда-то я считал своим домом.

– Как будто, на хрен, в прошлое вернулись, – комментирует Деклан. – Ничего не поменялось.

Он прав. Дом все такой же: два этажа и большая круговая веранда с качелями. Белая краска потускнела и местами осыпалась, на одном из окон отсутствуют черные ставни, на другом они есть, но болтаются.

Я прочищаю горло.

– Только теперь это гребаный клоповник.

– Думаю, что старик ни разу палец о палец не ударил после нашего ухода, – говорит один из братьев за моей спиной.

Нам явно не продать этот дом за те деньги, которых он стоит. Хотя на самом деле он никогда и не был предметом мечтаний, а вот земля – да. Нам принадлежит больше трехсот акров[6] лучших пастбищ в Пенсильвании. Здесь протекает извилистый ручей, растет лучшая трава для коров, не говоря уже про живописный вид, который радует глаз.

– Ну а как бы он это сделал? – фыркает Деклан. – При нем не осталось никого, кто бы мог разгребать проблемы, пока он надирается в стельку.

Я киваю, чувствуя, как меня накрывает новой волной злости на отца. Уж мог хотя бы за фермой проследить.

– А с животными что? – спрашивает Шон.

– Нужно провести полную инвентаризацию и понять, во что мы ввязываемся, – предлагаю я.

Братья соглашаются, и мы распределяем обязанности. Пришло время узнать, что еще он успел разрушить.

Ферма превратилась в сущий бедлам, только и твержу я себе. Это просто кошмар наяву. Отец ни за чем не следил: в рабочем состоянии осталось разве что оборудование для молочного производства – с его помощью он добывал деньги на выпивку.

Даже пастбища он запустил. Придется нехило так потрудиться, чтобы привести здесь все в порядок и потом продать за те деньги, что мы планировали.

Я иду по полю вдоль левого берега ручья, где я обычно прятался.