Пусть посмотрит, что у нее там с ногой. Везти ее никуда я не хочу, пока достаточно того, что она у меня под присмотром.
Может, Карина в курсе, кто все это устроил, ей доверия нет никакого. Но выяснять все это я буду уже потом.

Смотрю на часы, раздумывая, есть ли смысл ложиться спать, но выйти из комнаты выше моих сил.

Стягивая с себя футболку, расстегиваю ремень.

Ложусь рядом. Это так странно, ощущать ее у себя под боком. Давно забытые ощущения расцветают заново, я смотрю в потолок,

— Вообще-то это моя спальня, — говорю ей, не надеясь, что она слышит. В доме до черта комнат, почему она пришла именно в мою спальню?

Руки сжаты в кулаки. Чтобы не дернуться, не повернуться в ее сторону, не обнять случайно. По той дурацкой привычке: когда-то мне нравилось сминать Карину в объятиях, и спать, уткнувшись в ее светлый затылок.

Тогда я шел завоевывать для нее весь белый свет, но ей показалось этого мало. Гадство, столько мыслей, ядовитых, мне от них тошно.

Вслушиваюсь в ее дыхание, оно такое тихо, что мне приходится самому перестать дышать, чтобы услышать ее.

Что делать с ребенком? Я знаю, Дамир поднял на уши все наши связи, я сам лично сделал несколько звонков. Камни брошены в воду, теперь остается ждать, как далеко пойдут круги.

Я выдерживаю ровно десять минут. Спать я все равно не смогу, а лежать и вздыхать рядом, как сопляк Ромео, мне не по душе.

Я встаю, стараясь не издавать ни скрипа, но Карина все равно вздрагивает, сильнее поджимая к себе ноги и бормочет:

— Лея, не надо! Лея…

Карина спит. И снится ей, по всей видимости, дочь. Я смотрю на нее еще одно долгое мгновение и выхожу из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

На улице светло уже, я включаю кофейный аппарат, слышны только его звуки. Терпеть не могу никакого лишнего шума, ни звуков телевизора ради фона, ни музыки, я предпочитаю тишину.

В этой тишине хорошо думается, и я сажусь за стол, пытаясь разложить ситуацию, крутя факты со всех сторон. Кто-то вышел на меня — пока неизвестно. Что хотят — тоже. Никаких крупных сделок и договоренностей в ближайшее время у меня не планируется, значит, я не могу повлиять на чужой интерес. Что тогда? Требовать что-то противозаконное, перевезти через границу мешок героина в желудке? Бред, слишком сложно, чтобы красть ради этого девочку.

Кому-то явно нужны мои связи. Это то, ради чего ко мне приходят люди и платят большие деньги, а дальше я уже помогаю им урегулировать проблемы. Слово «решала» мне не нравится, и я не люблю, когда его используют по отношению ко мне, но если кратко, — так и есть.

Думай, Сабиров, думай, ответ всегда лежит на поверхности, и скорее всего, он связан с Кариной. Это ведь только для меня наличие у нее дочери было новостью, но кто-то знал.

Кто-то знал.

Кто-то ей помог или помогал. Так или иначе, все завязано вокруг Карины или человека, что знал ее в те времена, когда она была вместе со мной.

Автомат щелкает, я беру чашку, отпивая глоток. Горчит. Крепкий. Так и надо.

В шесть утра звонит Дамир. Я отвечаю ему, надеясь услышать, что девчонка найдена, но новостей нет. Не должен такой маленький ребенок становиться жертвой обстоятельств, ее единственная обязанность — жить и радоваться, греться об мамины объятия и не знать, что на свете так много разного дерьма.

И не важно, моя или не моя эта мелкая девчонка.

Лея.

Лея Арслановна Сабирова.

Говорю это вслух и кишки все скручивает, в груди отдается неприятной тяжестью. Разве так становятся отцами? Чтобы в сердце появилось что-то, сначала должно заболеть?
Женщины ведь на родах тоже проходят через боль. Только потом их так штырит гормонами, что любой сморщенный младенец кажется ангелом.