Воскресенье. В девять утра, как ни в чём не бывало, пришла Маринка. В красивом платье, с кудряшками.

– Ну, так нечестно, – наигранно возмущенным тоном, протирая глаза спросонья, полезла Верка обнимать подругу.

Вообще-то все эти обнимашки она не любила, но тут – дело другое. На радостях…

А из кухни уже доносился запах свежеиспеченных блинов.

Сколько себя помнит, каждое воскресенье Верка просыпалась с этим ароматом.

На плите стояла высоченная стопка блинов, и бабушка допекала последние.

– Баба, давай помогу!

– Садитесь, садитесь, касатки. Ешьте, пока горячие. Я уж допеку.

Спорить было бесполезно, поэтому Верка с Маринкой с удовольствием стали уплетать бабушкины румяные блины – с малиновым вареньем и домашней сметаной.

– Да ну их, этих мужиков! – с аппетитом лопая очередной только что испечённый блин, осторожно подбадривала Верка подружку! – Помнишь стихотворение:

Сегодня воскресенье – девочкам варенье,

А мальчишкам-дуракам – толстой палкой по бокам!

– Ага, Вера, умеешь ты найти нужные слова поддержки, – едва не давясь от смеха, прошептала Маринка.

И девчонки начали безудержно хохотать, выплёскивая наружу напряжение последних дней. И так легко им стало друг с другом, как будто этот нелепый роман с историком и связанные с ним неприятности – вчерашний сон.

– Ну почему, Верка, ты родилась девчонкой, а не пацаном? Из тебя бы такой парень получился. У тебя характер – ух какой боевой. Вон ты какая смелая и сильная. Представь, как бы классно было. Мы б с тобой влюбились в друг друга, поженились и жили долго и счастливо, – перестала наконец смеяться и мечтательно предположила Маринка.

– Ну уж, дудки! Ты со своей влюбчивостью назавтра втюрилась бы в другого. Я тебя знаю! И что бы мне оставалось бы делать? Пришлось бы убить и тебя, и соперника?

Вера взяла пучок своих густых волос сделала себе экспромтом «усы» и «набросилась» на Марину.

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона?

«Дездемона» сложила руки в мольбе и стала просить пощады.

Девчонки схватились за животы и начали кататься по полу от смеха.

– Да, Маринка, какая нам любовь-морковь?! Детский сад. Младшая группа.

Верка и сама влюблялась не в тех. Пушкинский закон «чем меньше женщину мы любим» работал на ней безотказно.

И, наоборот, в неё влюблялись те, на кого она не обращала никакого внимания. Попадались среди ухажёров вполне симпатичные экземпляры. Но они были из такой глубокой френд-зоны, что выбраться оттуда не представлялось ни единого шанса.

Верные оруженосцы по очереди провожали Верку до калитки, усердно тащили тяжеленный портфель. Верка как прилежная ученица носила в школу все учебники и тетрадки, разбавляя их библиотечными книжками.

– Ты что туда кирпичей наклала! – пыхтел Тимка Быстрочёв.

– Не «наклала», а «положила»! – поправляла Верка друга.

Это ему, спортсмену, тяжело, а как такой портфелище тащила бы Верка – переживал Тимка о своей тайной возлюбленной.

Ну как тайной – о его любви знала вся округа. Несколько раз он даже пытался чистосердечно признаться: писал на заборе: «Он любит Веру». На Веркином заборе. Пацаны сразу рассказали, кто этот влюбленный донжуан. Но Верка сделала вид, что не догадалась.

– Опять какой-то мудак на заборе в любви признаётся! – подкалывала она приятеля, поправляя бейсболку, надетую задом наперед и демонстративно кидая ножичек в землю.

Через несколько дней ее ждала ответка. Надпись с признанием закрасили… сырым яйцом.

– Разозлился! – хихикала Верка про себя.

Жил Тимка по соседству и Верку знал с песочницы. В буквальном смысле. В четыре годика Верка кормила его щами из мёрзлой квашеной капусты, талой воды из бочки, щедро приправленными песком вместо специй. Товарищ ел угощения взаправду. Ел, да как добропорядочный муж, нахваливал.