Соседний скалистый пригорок романтично именовался Козлом – потому что на вершине его "с древних советских времён" стояло изваяние козла, глубокомысленно смотрящего на реку, как баран на новые ворота. Он и поныне там. Кажется, когда-то был оленем, но рога отломились – и стал козлом. Но Козлом разве кого удивишь – "на Козла залазили" все! А вот здешняя, безымянная гора была куда менее освоена. Она и повыше, и покруче, и подальше. "Селфи", сделанным на ней, вполне можно похвастаться перед одноклассниками.

– Смотри, вверху скала, как башня. Давай до неё долезем, а? – предложил Ромка. – Там, наверное, прикольно!

– Давай.

– А вон там даже – как бы амбразура на ней, что ли? Видишь, чернеет?

– Вот долезем и увидим.

Конечно, это были не Гималаи, но… хотя бы такой Аюдаг местного значения ("Крым быстренько присоединили – и в подсознании уж тут как тут крымские ассоциации" – усмехнулся Кирилл). Большая каменисто-лесистая туша над рекой: уж медведь или кто другой – у кого какие ассоциации. "Нет, не медведь – скорее, дракошка… ещё и с боевой башней на спине. А что там всё-таки за "амбразура" такая?"

Альпинистская романтика, оказывается, охватывает человека даже в самых небольших горах. Особенно, если этому человеку 11 лет.

Всякий верхолаз – это человек, который, как в сказке по чудесно проросшей горошине, взбирается на небо.

Дорога в Небо – дорога домой(1).

Главное, что круча уходит в небо. И не так уж важно, насколько она высока. Главное, насколько высоко небо над ней. А бесконечность везде равна самой себе.

Сначала поднимались быстро, "на первом дыхании". Потом гора стала выставлять препятствия – те, что с разгону не возьмёшь. Ромка был настроен по-боевому, лёгких путей не искал, сворачивал везде на самые короткие, зато самые крутые дорожки (если это можно назвать дорожками!) – и всё время оказывался впереди Кирилла. Одолевал высоту целенаправленно и пылко. И пыльно… Старший брат, честно говоря, едва поспевал за ним. Вот-вот гора покорится этому сорванцу – мелькающему по серым осыпям шустро, как мышь, которая лезет к уху слона.

Кирилл вдруг понял: страсть детей к быстрому перемещению чуть приоткрывает тайну Пространства. Они живут так, как если б его, трёхмерного, не существовало вовсе, и всё кругом строилось бы на одной телепортации силой мысли. У каждого из них – свой "портал". Увидел что-то, подумал о чём-то – и мигом к пункту назначения. Пока бежишь, ты всемогущ и вездесущ. Линейного времени и жалкого трёхмерного плена не существует. Взрослые одёргивают их только потому, что уже не понимают этого другого восприятия мира.

Потому и ритм жизни детей другой: день большой, год большой.

День сейчас был солнечный, но очень ветреный: на горе то и дело казалось, что тебя сейчас просто сдует.

– Это же приключения! – радовался Ромка.

Казалось, каждый метр подъёма заряжал его всё большей энергией. Иногда он нарочно застывал, растопырив руки крестом, чтобы "надуло парус". Из куртки, конечно.

– Гора и ветер – день чудесный!.. – чуть переиначил он Пушкина.

– Не навернись-ка, друг прелестный! – продолжил Кирилл.

Каждая скала-ступенька была очередным достижением. Каждая каменистая осыпь вдохновляла сначала штурмовать её, потом, обернувшись, тут же самому "отражать штурм", скатывая вниз камни и любуясь , как они с грохотом подскакивают в пыли. Будто несутся в атаку на невидимых врагов. "О, вот этот дальше всех долетел!.. не, вот тот ещё дальше!.. О, вон-вон, смотри-и – видишь во-он, внизу, кусты ещё вздрогнули: вон он докуда доскакал… А у этого я вообще тринадцать прыжков насчитал – ты веришь: три-над-цать!.."