Он отвечает:

– О Иштар, дай мне одержать победу!

Смеется Иштар.

Сколько раз ее просили: спаси, Иштар, помоги мне, Иштар, даруй мне, избавь меня, дай мне, Иштар, дай, дай! Пустые глаза ее. Пустые и алые – слишком много она видела смертей и слишком много рождений. Никакая мольба не будет новой для нее.

– Я велю выстроить новый храм тебе!

Не смотрит больше Иштар на царевича – не интересен он ей, а смотрит на восток. Что же придет от восхода солнца, что она так жадно туда смотрит?

– Я велю заколоть раба на твоем алтаре!

Она не слышит, она не слушает. Царевич не знает, что ей предложить еще, и ему страшно. Ему никогда не было так страшно.

– Я отдам тебе свое следующее дитя!

И глаза Иштар находят наконец царевича.

Его бросает в жар. Ему кажется, что его придавило каменной плитой, что его заживо погребли в саркофаге.

Богиня смотрит на царевича долго-долго, а потом исчезает, растворяется в вечернем густом воздухе, будто мед в горячем молоке.

Амель-Мардук поднимает руку с шелковым алым платком, касается лба, осторожно промокает. Его бросает в пот и дрожь.

Нет уже Иштар в его шатре, но знает царевич: она приняла жертву.

Он засыпает прямо в золоченом кресле.

Не просыпаясь, встает на рассвете, поднимает свое войско, солдата за солдатом, каждого касается царской рукой в золотой рукавице, каждого щедро осеняет благодатью, которой напоила его Иштар. И встают солдаты. С закрытыми глазами молча откликаются на его призыв, молча поднимаются, молча надевают броню. Смотрят спящими глазами, глазами без глаз. Без страха, но с трепетом.

Спящий Амель-Мардук поднимается на свою колесницу, берет свое копье и ведет своих спящих воинов в атаку.

У всех вавилонян глаза закрыты.

Солнце, пылая, выходит из-за горы, свет его отражается от серебряного неба, от зеркальных облаков, от стеклянной земли, и скоро все вокруг горит нестерпимым светом и жжет глаза персам. Выжигает.

Персы вскидывают руки, но свет жжет через ладони, персы падают в землю, но их жжет и она. И глаза их вытекают, и текут по земле кровавой рекой.

Спящие вавилоняне разят без промаха, идут вперед, и первым среди них идет Амель-Мардук.

Рука его тверда, дыхание его ровно, лицо его спокойно.

Сон, который он видит, – это хороший сон.

После велит Амель-Мардук собрать трупы, достойно предать их земле.

А сам уходит в свой шатер, и слуги долго оттирают его мыльными губками. Но царевич еще спит.

В его шатер приносят столы, золотое пиво, финики, чтобы скромно отпраздновать победу в первый раз – второй будет уже в Вавилоне. Собираются в царский шатер военачальники. Но царевич еще спит.

Смеются люди с закрытыми глазами, бьют кубками друг о друга, рассказывают о женах и о тех, что не жены. Царевич улыбается им. Но все еще спит.

Кончается празднество, и все расходятся. Царевич стоит на пороге шатра и закрытыми глазами смотрит, как при свете факелов растаскивают тела павших.

А после спящий царевич ложится спать.

И проснувшись, понимает: победа осталась за ним.

Холодное предрассветное небо, голубое и розовое, нависло над окраиной города. Вавилон еще спал, высокий, неприступный, золотой.

Град огражденный.

Шемхет плотнее закуталась в шерстяное покрывало. Она совсем продрогла, пока собирала травы: лисье вино, морской зуб, змеиное ухо, рыбью траву. У каждой было по два имени: одно обыденное, другое жреческое. Одно человеческое, другое сакральное. Знать второе непосвященным было нельзя. Шемхет прикрыла корзину отрезом черной шерсти – на всякий случай, чтобы никто недостойный не увидел их.

Обычно за травами ходили младшие жрицы, но сегодня они были заняты: родами умерла жена толкователя снов, и родились мертвыми ее сыновья-близнецы.