«Я вон как-то зимою прочел… “мы, дескать, радовались в Крымскую кампанию успехам оружия союзников и поражению наших…”

Тут произошло то, о чем свидетельствует евангелист Лука: бесы сидели в человеке, и имя им было легион, и просили Его: повели нам войти в свиней, и Он позволил им. Бесы вошли в стадо свиней, и бросилось все стадо с крутизны в море, и все потонуло. Когда же окрестные жители сбежались смотреть совершившееся, то увидели бывшего бесноватого – уже одетого и смыслящего и сидящего у ног Иисусовых, и видевшие рассказали им, как исцелился бесновавшийся.

Точь-в-точь случилось так и у нас. Бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых, в Серно-Соловьевичей и проч. Те потонули или потонут наверно, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисусовых. Так и должно было быть. Россия выблевала вон эту пакость, которою ее окормили, и, уж конечно, в этих выблеванных мерзавцах не осталось ничего русского»10.

Разве можно не почувствовать те же эмоции, слушая выступления нынешних «борцов с режимом»?

И все же слишком легко объяснить все темным наваждением, хоть и действительно противник наводил на нас безумие годами. Но если мы хотим решить проблему, нужно докопаться до ее корней – и в случае русской смердяковщины корни эти глубоки и запутаны.

Несомненно, смердяковщина получила массовое распространение задолго до 24 февраля 2022-го. Как и во многом другом, начало СВО лишь обнажило проблему, существовавшую годами. Сбросило со смердяковых маски, обнажив под ними гниющую плоть идеологического зомби.

Гибельный вирус смердяковщины ходит среди населений России давно, и нам придется разобрать скорбную историю болезни нашего общества. Отказавшись от простых объяснений, будем разбираться в проблеме.

В 2020 году я вернулся в Россию после 8 лет путешествий. Это был радостный опыт, но вот общение с некоторыми людьми, особенно модными и обеспеченными жителями Москвы и прочих мегаполисов, меня неприятно поразило. Говорить в патриотическом духе было в лучшем случае не принято, а то и вовсе неприлично. «Я вообще не русский», – любил заявлять любой, у которого была хоть небольшая примесь иной крови, хоть еврейской, хоть грузинской.

Меня это сбивало с толку – я, наоборот, прожив много лет в разных странах, понял: я русский, и это прекрасно. Я сделал осознанное решение вернуться в свою страну, но, приехав, всюду встречал тех, кто ее презирает.

И эти следы пренебрежения к самим себе встречались повсюду, они бросались в глаза. Я ходил по оживленным улицам городов – от Москвы до Владивостока, – и меня удивляло, что почти все заведения называются иностранными словами. Ice Cream вместо «Мороженое», Waffles вместо «Вафли»…

Я понял, что слишком долго пробыл в других странах и образ России, оставшийся в моей голове, во многом далек от реальности, идеализирован. На деле же мы во многом перестали быть Россией. Это было тем страннее, что с каждым годом страна вела себя все более независимо, смелее отстаивала свои интересы в мире. Но при этом словно все больше распадалось национальное сознание.

– Мы на оккупированной территории, что у нас все на иностранном языке? – сказал я однажды близкому другу, когда мы вместе гуляли по Сочи. – Блин, Waffles вместо «Вафли»! И ладно бы это были туристические заведения для иностранцев, так ведь нет же. В них нет английского меню, там официантка ни бельмеса по-английски не знает! Спорим, там работники даже не в курсе, как это произносится, говорят «вафылс», хотя должно быть «уоффлз». Это просто невежественное подражание, обезьянство!