Егор позади молча грыз «Красный мак», тихонько запивая горячим кофе. Когда я потянулась за очередной стопкой каких-то копий, парень оживился.

– Да, это тот самый дневник археолога, о котором я говорил, – объяснил он, узнав листы в моих руках.

Это были копии с разворотов обычной тетради в клетку. Записей было немного. Ее автор писал мелкими круглыми буквами, не пропуская ни единой строчки. На полях встречались пометки, вероятно, сделанные следователем или отцом Егора. Некоторые страницы были отведены для зарисовок пейзажей, схематичных карт неизвестных ходов и помещений, а также необычных инструментов, предметов одежды, символов и всего остального, что автор счел необходимым для запечатления. И если в начале дневника рисунки попадались чаще, а на некоторых даже были заметны следы цветных карандашей, то к концу дневника их становилось все меньше. Последние записи были сделаны как будто наспех и на весу неразборчивыми размашистыми буквами с широкими пробелами между словами; автор перескакивал через строки, не заботясь более об аккуратности – почерк его изменился до неузнаваемости.

19 марта.

Хочу хоть как-то задокументировать наше путешествие, хотя Александр Николаевич (примечание на полях копии гласило: «Вероятно, руководитель раскопок, и.о. заказчика») запретил нам это делать. По нашим договоренностям, никому из участников нельзя называть своих имен и в принципе разглашать о себе какую-либо личную информацию. Поэтому для обращения друг к другу нам раздали бейджы с номерами. Это меня, мягко говоря, шокуриет. Стоит упомянуть, что мобильные телефоны и документы у нас также забрали. Однако я подчинился. Меня очень занимает цель нашего путешествия, и я готов потерпеть эти ограничения, тем более, что всем необходимым нас снабдили (в этом плане организация экспедиции безукоризненна, и я очень доволен).