Вера, надежда, резня Ник Кейв, Шон О’Хаган

Nick Cave, Seа́n O'Hagan

FAITH, HOPE AND CARNAGE

Copyright © Lightning Ltd (on behalf of Nick Cave) and Seа́n O’Hagan, 2022

Published by arrangement with Canongate Books Ltd and The Van Lear Agency LLC

© А. Б. Блохин, перевод, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025

Издательство КоЛибр^>®

Photograph by Megan Cullen

Ник Кейв пишет и исполняет музыку почти полвека и наиболее известен как лидер группы Nick Cave & Bad Seeds; их последние альбомы «Ghosteen» и «Wild God» отмечены критикой и публикой как, возможно, лучшие работы коллектива. Также он пишет музыку для кино и романы и занимается керамической скульптурой. Веб-сайт «The Red Hand Files» и недавний тур «In Conversation» («В беседе») обеспечили ему более глубокий и непосредственный контакт с поклонниками.

Photograph by Lynette Garland

Шон О’Хаган провел за сорок лет тысячи интервью с известными писателями, художниками и музыкантами и получил за свою журналистскую работу ряд престижных премий. В настоящее время он сотрудничает с газетами Guardian (как фотокритик) и Observer.

Шон О’Хаган. Я удивлен, что ты согласился на это, притом что уже давно не даешь интервью.

Ник Кейв. Ну да, кому нужны интервью? Обычно интервью – это отстой. Правда! Они съедают тебя живьем. Я их ненавижу. Все эти поводы так унизительны: у тебя вышел новый альбом, или нужно разрекламировать новый фильм, или продать книгу. Через некоторое время ты сам устаешь от своей истории. Однажды я вдруг осознал, что бесконечные интервью не приносят мне никакой пользы. Наоборот, они всегда что-то у меня отнимали. Каждый раз надо было восстанавливать силы. Снова искать себя, что ли. Так что лет пять назад я от них просто отказался.

И как ты относишься к этой затее?

Не знаю. Я люблю беседовать. Люблю говорить, общаться с людьми. И у нас с тобой всегда были длинные беседы обо всем сразу, так что, когда ты это предложил, мне стало любопытно – что получится. Посмотрим, а?

Когда мы разговаривали в марте [2020 г. ], у тебя только что отменилось мировое турне из-за пандемии. Должен сказать, настроен ты был на удивление философски.

Это действительно было странное время. Когда разразился ковид и мой менеджер Брайан сказал, что мы не поедем в тур, у меня будто земля ушла из-под ног. Все мы вложили массу труда, готовя концертное исполнение альбома «Ghosteen»: репетировали с десятью бэк-вокалистками и придумали для нашего шоу совершенно уникальное визуальное решение. Неимоверные затраты – физические, интеллектуальные, денежные. Поэтому, когда я узнал, что все это уже точно не состоится, сперва пришел в ужас. Известие поразило меня в самое сердце, потому что я гастролирующий артист. В этом моя сущность.

Я говорю все это очень осторожно, потому что знаю, как были разочарованы фанаты, но, честно признаться, ощущение полного коллапса длилось, ну… около получаса. Помню, как потом стоял в кабинете моего менеджера и несколько виновато думал: «Блин! Я не поеду в тур. Может быть, даже целый год». Внезапно я испытал необычайное облегчение, нахлынула какая-то волна, почти эйфория, но и нечто большее – сумасшедшая энергия.

Может быть, чувство открывшейся перспективы?

Да, реальной перспективы. Звучит смешно, но это была перспектива бездействия. Не возможность что-то сделать, а возможность чего-то не делать. Я вдруг осознал, что могу просто побыть дома со Сьюзи, моей женой, и это уже было замечательно, потому что мы всегда измеряли наши отношения моими отъездами и приездами. Теперь я мог проводить время с детьми или просто сидеть в кресле на балконе и читать книги. Как будто кто-то мне разрешил просто быть, а не делать.

И по мере того, как это продолжалось, возникало ощущение, что время вышло из-под контроля, дни стали просто сливаться друг с другом. Ты это чувствовал?

Да, время словно изменилось. Может, так говорить и неправильно, но в каком-то смысле я очень полюбил эту вдруг возникшую странную свободу. Мне нравилось просыпаться утром и еще один день просто существовать, ничего не делая. Телефон замолчал, и очень скоро мои дни стали похожи один на другой – прекрасная повторяемость. Как будто вернулось наркоманское прошлое: ритуал, рутина, привычка.

Сейчас я говорю так, хотя прошлый тур, в поддержку альбома «Skeleton Tree», был одним из определяющих в моей карьере. Просто выходить каждый вечер на сцену и ощущать всю эту неистовую энергию публики… Эту необыкновенную химию. Такое чувство может изменить всю жизнь, даже, пожалуй, спасти жизнь! Но также все это очень изматывало – физически и морально. Поэтому, когда последний тур отменился, моя первоначальная досада обернулась облегчением и, да, какой-то странной и необъяснимой надеждой. Неудобно так говорить: я же знаю, какой трагедией стала для многих пандемия.

Судя по нашим тогдашним разговорам, ты еще раньше понял, что изоляция будет временем для размышлений.

Я это инстинктивно почувствовал. Мне казалось неправильным устраивать онлайн-трансляцию, сидя в пижаме, на кухне, или из ванной, или что там еще тогда делали некоторые артисты… все эти безвкусные и демонстративные проявления солидарности. Мне казалось, что настал момент сесть и просто подумать. Я чувствовал, что мир меня смирил. То ковидное лето я провел в странных размышлениях. Никогда не забуду, как сидел на балконе, много читал, работал над новым материалом, отвечал на вопросы в моем блоге «The Red Hand Files». интересное было время, несмотря на постоянный фон тревоги и страха.

Помню, как мы разговаривали по телефону в самом начале пандемии и ты сказал: «Это серьезно».

Да, вроде бы я тогда что-то прочел – и вдруг осознал огромную силу вируса, то, насколько мы все уязвимы и каким неподготовленным оказалось общество. Эта невидимая штука за дверью изрядно нас с тобой напугала. Да и вообще, все были напуганы. Как будто вправду наступил конец времен, а мир был застигнут врасплох. Такое ощущение, что, какова бы ни была наша привычная жизнь, вдруг сверху протянулась невидимая рука и вырвала из нее огромный кусок.

Похоже на концепцию прерванного повествования, ты об этом говорил применительно к написанию песен: и тематика, и смысл твоих поздних песен стали как будто ускользающими, не такими прямолинейными.

Совершенно верно. Мои песни определенно стали абстрактней, если можно так сказать, и да, традиционного нарратива в них меньше. В какой-то момент я просто устал писать песни от третьего лица, рассказывающие связную историю, послушно движущуюся от начала к финалу. Я усомнился в этой форме. Мне стало казаться нечестным все время навязывать людям такой подход. Какая-то тирания, право слово. Будто я прятался за этими аккуратными, ухоженными рассказами, поскольку сам боялся того, что во мне кипит. Хотелось писать песни более правдивые, что ли, отражающие мои переживания.

В частности, ваши недавние переживания?

Да. Было ощущение какого-то крушения, как и у большинства людей. Но с моей личной точки зрения проживать свою жизнь внутри аккуратного повествования уже не имело особого смысла. Погиб Артур[1], и все изменилось. Это чувство утраты, прерванной жизни пронизывало все вокруг.

Да, мне тяжело туда возвращаться, но в какой-то момент поговорить об этом необходимо, потому что именно утрата сына определяет меня теперь.

Я абсолютно понимаю. Итак, рассказать в песне простую историю, какой бы драматичной она ни была, стало для тебя в целом не так важно?

Да, но я не отошел от песен описательных; просто сюжетные линии сделались более закрученными, искаженными – сама форма стала изломанной, болезненной. Теперь моя музыка отражает жизнь такой, какой я ее вижу.

Тем не менее песни с нескольких последних альбомов по-прежнему являются повествовательными, только повествование пропущено через мясорубку. «Ghosteen», например, тоже рассказывает историю. Или даже излагает некий эпос о потерях и скорби, но он разорван на части, перемолот.