… Церковь Сан-Дзаккария слишком знаменита в истории города, чтобы легко было (по крайней мере, Леониду) войти в нее как в обычный храм (а не как в музей). Но он отрешился от полотен из венецианского прошлого, – чему в немалой степени помогло распятие с огромными гвоздями, торчащими из ран, и виноградной гроздью в нижней части – с ягодами-агатами и другими драгоценными камнями. И снова отчетливо расслышал: «Mond und Licht ist vor Schmerzen untergangen». Венеция предостерегает от автоматизма, в ней нельзя жить по-залаженному, это город неожиданностей, где нужно смотреть во все глаза – другие рецепты мало помогают. Знаменитая церковь? Но и в ней идет обычная приходская жизнь; любая церковь важна для тех, кого окормляет, есть центр их мира… И мимо туристов бесшумно прокрадывались пожилые венецианцы – в боковую дверцу: на исповедь или для разговора со священником. Леонид словно увидел самого себя, идущего к отцу Ивану.

Кампо, в углу которого стоит церковь, напоминает проходную комнату во дворце, и в старое время оба выхода с него на ночь запирались. Сан-Дзаккария едва ли не старше Сан-Марко, но дух здесь витает иной: укромная площадка удобна для темных дел – не для процессий с хоругвями – и была ареной многих политических убийств. Автор одного путеводителя утверждал, что церковь посвящена пророку Ветхого Завета, убитому между жертвенником и храмом, а не отцу Иоанна Крестителя. Тогда еще очевиднее связь этого места с тем, кто был порублен на куски изуверами, страшившимися прихода Сына Человеческого. И Рождество Иоанна находится в церкви не зря… Евангельский Захария – один из самых понятных тебе персонажей: его «конек» – молчание. Узнавший, почувствовавший иное присутствие молчит от безмерности соприкосновения. Но язык необходим, пусть внутренний, язык разумения как такового. Слова не выражают человека – в этом случае особенно. Они даны ему – для других, но их это переживание не касается; оно касается тебя и того, кому слова не нужны – нужно сердце наше…

Наблюдая итальянцев, Леонид не сомневался, что говорливый народ, снующий от бутика к бутику, заслуженно является наследником своей истории. Они торопятся, приезжая сюда на день-два, чтобы обежать лавки, где так много добра продается со скидкой в зимнее время. И болтают напропалую – не о высоких материях, а о батисте и бархате; но под сводами золотой, как и много веков назад «голубятни», понимаешь, что начало этого города было величественным. И тянет снова поехать в Торчелло и Мурано – к двум сестрам Сан-Марко, по-видимому, старшим: Санта-Мария Ассунта и Санти-Мария-э-Донато…

Никто не постиг закона, по которому переходишь от радости к сомнениям и обратно, снова начиная жить. Но ты был сегодня в Сан-Марко, сказал себе Леонид, вернувшись в гостиницу и записывая впечатления длинного дня. Ты молился в почти пустой, сумрачно-величавой «капелле дожа». И это не колебания настроения; сомнения в правильности того, что делаешь – кто их не ведает? Мomenti di sofferenza – как называет подобные состояния замечательный пастырский текст у Святых Апостолов. Но замалчивать их? Гнать прочь? Надо разобраться… Может быть, тихонько посидеть в церкви, пройти вдоль пустынных каналов или, наоборот, потолкаться на пьяцце…

Делая записи, думал ли Леонид, что кому-то это нужно, или это были те сугубо личные откровения, никуда не ведущие, которые, обнаружив через несколько лет, выбросишь, пожав плечами? Чувствовал ли хотя бы отчасти тот настрой, что вдохновлял строителей великого собора – веривших в своих читателей, которые с наслаждением будут разглядывать их письмена и с радостью примут в дар сводчатые страницы каменных манускриптов, а чем больше они оставят потомкам, тем горячее будет их благодарность?.. Еще недавно Леонид горько рассмеялся бы, заподозрив себя в подобных претензиях, но сегодня уже хотел, чтобы люди – пусть трое-четверо – узнали, как он открывал Венецию, церковь, самого себя. Раньше его интерес к церквям, если и не отсутствовал вовсе, но был интересом этнографа. То, что их наполняло, казалось своего рода убранством, экспозицией. Теперь он думал: хорошо ли здесь молиться? могла бы эта церковь быть моей?.. И в одном не сомневался: молиться здесь хорошо не только в церкви, но и в своей комнате, а также на любом углу; тишина помогает.