– Ах, вы живы.

Затем поставила бульон на низкий столик под удивленным взглядом своего пациента.

– Когда будете готовы, – добавила она надменным тоном, – отправляйтесь в кабинет хозяина. Большая дверь в конце коридора. Он ждет вас.

Жюстиньен наконец обрел дар речи.

– А что?.. – начал он хриплым голосом.

Но женщина уже покинула комнату, оставив его наедине с неопределенностью. Но по крайней мере с едой.

Жюстиньену удалось проглотить жидкость. В животе у него урчало, но бывало и хуже. После нескольких попыток он наконец поднялся с кровати, чтобы воспользоваться ночным горшком. В горле как будто застрял комок пакли, а другой комок, казалось, занял место мозга и царапал кость внутри черепа. С каждым днем пьянства его состояние становилось всё хуже. Молодой человек встряхнул головой. «Нужно одеться», – напомнил он себе. Сделать это нужно было немедленно. Одежда, оставленная ему, оказалась почти новой, добротной, без каких-либо изысков. Он сумел просунуть одну руку за другой в рукава рубашки. Жюстиньен задумался, где находится, не слишком, впрочем, придавая этому значения. Зачем кто-то взял на себя труд доставить его сюда? Сюда, а не к позорному столбу, не в долговую яму, не в трюм и в кандалы. Он попытался мысленно составить список своих последних друзей и не нашел ни одного имени, чтобы туда вписать. Он сдался. Стены комнаты были слишком белыми, и свет резал глаза.

«Неужели я очутился у англичан? Уже?» – думал Жюстиньен, плетясь по коридору. Матрона, во всяком случае, говорила по-французски. Но стоило ли думать, что это сыграет в его пользу? Он мало рассчитывал на солидарность своих соотечественников, если, конечно, акадийцы еще считают себя французами. Это случалось всё реже и реже. Жюстиньен не винил их. Париж бросил своих переселенцев, и ради чего? Ради неких абсурдных претензий на испанскую корону? Коридор был пуст и довольно чист, хотя в щели пола забилась грязь, вероятно, принесенная из порта или из каких-то более дальних мест, с болот.

До состояния бодрости Жюстиньену было еще далеко. К счастью, коридор был пуст, и он мог прислониться к стенам, не потеряв последних крох своего достоинства. Если от него еще что-то осталось. Стены были украшены гравюрами, офорты изображали порт, леса, росомаху с открытой пастью… На мгновение последний образ мелькнул перед глазами Жюстиньена. Челюсть хищника словно бросилась ему в лицо. Он отпрянул, моргнул. Зверь снова занял свое место на картине. Де Салер взъерошил свою спутанную шевелюру, втайне высмеивая собственный приступ нервозности. Он постучал в дверь в конце коридора, простую и массивную. С другой стороны хриплый и глубокий голос приказал ему войти.

Так Жюстиньен оказался лицом к лицу со своим благодетелем. В светлой комнате – еще одной, больше той, где он проснулся. За неказистым столом сидел представительный мужчина. Его смуглое, обветренное лицо с глубокими морщинами, квадратная челюсть и орлиный нос… Всё в нем было задумано так, чтобы сделать его облик властным и в то же время таким непохожим на тех знатных и могущественных людей, с которыми Жюстиньен сталкивался в Париже, при дворе. На его широких плечах блестела доха из меха выдры. Когда Жюстиньен вошел, тяжелый взгляд хозяина успел еще больше помрачнеть.

– Жюстиньен де Салер?

Молодой дворянин сглотнул и тут же упрекнул себя. На него нелегко было произвести впечатление. Это, несомненно, еще один результат ночных злоупотреблений. Он вытер потные руки о бедра, пытаясь извлечь из глубин памяти имя собеседника. Клод Жандрон. Известен в Порт-Ройале как Белый Волк, особенно среди тех, кто имел прямое или косвенное отношение к торговле пушниной. Впрочем, торговля пушниной была не единственным источником его дохода и тем более не единственной сферой его влияния. Предки Жандрона принадлежали к числу первых поселенцев в Новом Свете, а одна из его бабушек была алгонкинкой