. Сам же он в молодости числился лесным бегуном[13] в Компании Гудзонова залива[14]. И пока дворяне Франции носили воротники и медальоны, на шее Жандрона красовался длинный шрам – утолщение израненной плоти. Об этом украшении ходило много слухов. Кто-то утверждал, что виноват медведь гризли или росомаха, подобная той, что висела на стене коридора. Другие ставили на клинок английского солдата, охотника-конкурента или даже туземца. Жандрон не опровергал и не подтверждал ни одной истории. И не пытался скрывать эту отметину.

– Жюстиньен де Салер? – повторил бывший лесной бегун, заставив молодого человека вздрогнуть.

– Да. Да, это я, конечно.

– Тем лучше, – сказал Жандрон с едва скрываемым презрением. – По крайней мере, моих сотрудников не будут подозревать в пьянстве.

Жюстиньен на миг застыл, ошеломленный. Красноречие, которым он обычно гордился, будто запуталось в узелках пакли, заменившей ему мозг. Жандрон, очевидно, и не ждал от него проявлений ораторского мастерства, поскольку не стал задавать ему никаких вопросов. Он снова сосредоточил свое внимание на бухгалтерских книгах, разложенных на письменном столе.

Жюстиньен ждал. Ему хотелось сесть, но единственный свободный стул, за исключением стула самого Жандрона, был придвинут к стене, передвигать его казалось дурным тоном. Несмотря на закрытые окна, из близлежащего порта доносился гомон толпы. Торговец пушниной подписывал документы медной перьевой ручкой. На его руке не хватало пальца. Перо хрустело по пергаменту… и по вконец расшатанным нервам Жюстиньена. И тогда он спросил, чтобы наконец положить конец этой пытке:

– Почему я здесь?

– Во всяком случае, не из-за вашего смазливого личика, – издевался Жандрон, не поднимая глаз. – Даже если это всё, что вам удалось продать с тех пор, как вы сюда приехали…

Перо возобновило свою работу. Струйка нездорового пота скатилась по спине молодого дворянина. Едкий запах ударил в ноздри. Его нервозность, никогда надолго не покидавшая его, вернулась к нему с новой силой. Он робко спросил:

– Это из-за политических интриг? Меня не волнует политика.

Жандрон сухо ухмыльнулся:

– Вам повезло. Это роскошь, которую могут себе позволить немногие мужчины. – Коммерсант отложил ручку. – Вам, наверное, все равно, но у нас новый губернатор. И он обещает быть… еще менее покладистым, чем его предшественники. С тех пор как Франция продала нас одним росчерком пера, как будто мы стоим меньше тюка с пушниной, многие англичане мечтают изгнать нас с наших земель. Мы выживаем здесь, балансируя на грани. Одно лишнее слово какого-нибудь аристократа, столкновение на другом конце света, на другом берегу океана… Любого предлога может оказаться достаточно, чтобы вышвырнуть нас отсюда. «Красные мундиры»[15] поговаривают о том, чтобы погрузить нас всех на корабли и отправить в Тринадцать колоний[16]… Так что да, мы тоже хотели бы держаться подальше от политических игр. Но это роскошь, которой у нас нет.

Церковные куранты пробили девять. «Должно быть, сейчас утро», – решил Жюстиньен, даже не зная, что делать с этой мыслью. На пристани корабельные колокола отзывались на звон с колокольни. Город оживал. Тот самый город, который англичане лишили статуса столицы и даже названия. Они переименовали его в Аннаполис; однако его старое название Порт-Ройал не вышло из употребления, твердо укоренившись среди местных болот, как и полуразрушенный форт, не сумевший дать отпор захватчикам, как и те акадийцы, которые отказались уйти.

– Тогда почему вы сами не сниметесь с места? – простодушно спросил молодой дворянин.