– Я выделяю сто тысяч на эту поездку и организую интервью на нашем телевидении и в газетах.

Он достал телефон и, уже не громко, что-то начал говорить Егору, тот достал свой телефон и они обменялись номерами. Я же отнесся к этому скептически: один не трезвый человек, обещает другим не трезвым людям светлое будущее. Мне кажется, что все это как то нелепо. А как же наше решение? Решение закончить «веселую» и «находчивую» деятельность.

По окончании вечера у меня с Егором состоялся разговор. Я вывел его из кабинета, мимо нас прошел пьяный Ден, он направлялся в сторону вахтерки и нес полный пластиковый стакан водки и небрежно отрезанный кусок торта, положенный на салфетку. Мы спустились с Егором под лестницу, подобно той, что была у нас в школе и закурили. Некоторое время стояли молча. Егор смотрел на меня с выжидающей улыбкой, а я не знал с чего начать. Когда я выводил его из кабинета, я четко представлял себя наш разговор, буквально минуту назад я знал, что начну выяснять, то ли это, чего мы хотели. Хотел ли кто-то из нас продолжения или мы окончательно смирились со своим положением? Возможно, ли нам было двигаться дальше? И вообще, какого черта!? Какой депутат, после того как мы во всеуслышание заявили, что уходим?! Но в свете спички я увидел глаза Егора полные огня, не отражение горящей серы, а того огня, с которым мы когда-то воплощали свои мечты и мысли перед публикой. Такой огонь бывает только тогда, когда человек чувствует в себе искру, ту самую, что поджигает бикфордов шнур, ведущий к тонне взрывчатки. Почему я решил, что мы смерились? Это я смерился. Я решил искать себя в чем-то другом, а у этих людей больше ничего нет. Они начали свой творческий путь здесь и не знают ничего, чем они могли бы заняться там. У них все еще была надежда, они держатся до последнего за любую щепку, которая позволит им сделать хотя бы еще один глубокий вдох. Все эти мысли пронеслись в моей пьяной голове за секунды, моя сигарета не успел истлеть даже на четверть. Егор, как будто услышал то, о чем я думал.

– Ну что, плохо? – неуверенно улыбаясь, но, все же, ощущая себя правым в этой ситуации, спросил Егор, – плохо разве, что есть такой шанс? Видишь, не все потеряно.

Я стоял, молча, и все еще не знал с чего начать. Мне было немного не по себе и, даже немного стыдно. Я понял, что я единственный, кто все похоронил – закопал и прихлопнул пару раз лопатой, а теперь все это кто-то эксгумирует у меня на глазах. Представьте, что вы что-нибудь выкинули в мусорное ведро, а потом поняли, что вам это понадобиться, и приходится лезть голой рукой в переполненный отходами контейнер. Достаете, копошась в останках, и думаете: а нужно ли мне это настолько?

– Где ты его встретил? – наконец что-то выдавил из себя я.

– Кого? Депутата? Зашел в кабинет к Ласке, я же там свой, – с этими словами он наиграно встал в горделивую позу и широко улыбнулся, выдвинув вперед нижнюю челюсть, – а у них там пьянка. Меня усадили за стол, прям напротив него, а дальше…. мм.. я на разливе, ему побольше себе поменьше. Вышли покурить, ну и завязался разговор, мол, вам нужно продолжать, так оставлять нельзя, я и сам в молодости мечтал…..

– А сколько ему лет?

– Лет тридцать пять, я думаю. – Егор глубоко затянулся. – Ну, что ты решил?

– Я еще ничего не решил, я думаю.

– Чего тут думать? Времени мало, через полтора месяца фест! Нам деньги дают, Сережа! Ты спроси кого угодно, к кому-нибудь подходил пьяный депутат и говорил: вот ребята вам деньги, за просто так, езжайте в Сочи! – его лицо напряглось, а брови сильно надвинулись на глаза. – Я для себя, что ли стараюсь? Я для всех! Ты подойди к пацанам, спроси, хотят они ехать или нет. Что они скажут? Конечно, они хотят! – он подошел ко мне почти вплотную. – Давай соберем толковых ребят, из старой сборной, у них и связи есть, нам помогут, подскажут. Я думаю – они не откажутся в Сочи прокатиться.