– Я видел его, – попытался я сказать. На что они вежливо заметили, что я еще молод, а юные сердца чересчур восторженны и легко поддаются обману. Кроме того, они спросили: «Что нам, полякам, до того, кто сидит на московском троне – запятнанный кровью узурпатор или сомнительный сын царя, чье имя смердит в ноздри любого цивилизованного человека?»

– Этот Дмитрий воспитан в Польше, – отвечал я, – он научился любить польские устои, и святая церковь, наше благословенное наследие, стала его убеждением. Нужно ли еще что-то говорить? Пусть ваше воображение довершит дело. – Тут мои осторожные друзья выказали слабый интерес, но потом пожали плечами и заявили, что, не увидев этого человека и не услышав о его притязаниях, они не готовы поверить ему.

– Покажите нам его, и мы поверим, – таково было общее мнение польских панов.

– Настало время, – написал я отцу, – чтобы его высочество сам предпринял некоторые активные действия; пусть приступает без промедления в соответствии с планом, который мы утвердили перед тем, как я покинул вас. Я делаю для этого дела все возможное, но панов нельзя больше кормить кашицей с ложечки, им необходима твердая пища.

– Будьте уверены, – ответил мой отец, – что царевич осознает, какую работу вы ведете от его имени. Я передал его высочеству, с какими трудностями вы столкнулись, и он согласен последовать вашему совету. Вы вскоре услышите о нем. А пока трудитесь во имя Господа и нашей дорогой матери церкви.

И действительно, не прошло и месяца, подоспел слух из Брагина, вотчины графа Адама Вишневецкого6, убедивший меня, что царевич Дмитрий уже вступил на тропу войны. Я тотчас поспешил в Брагин, чтобы самому убедиться в истинности слуха.

Слух же был следующий.

Молодой человек приятной наружности невесть откуда объявился в Брагине, сослался на свое бедственное положение и умолял графа Вишневецкого спасти его от голода и дать ему работу. По его словам, он разбирался в лошадях и хотел бы, если возможно, занять должность егеря, а ежели такой возможности нет, он готов на любую работу, только бы его не выставили за дверь.

Граф, приятно удивленный манерами и внешностью юноши, ответил, что не может дать ему место егеря или ловчего, однако будет рад испытать его достоинства личного слуги в своем доме, если тот согласен.

Молодой человек сказал, что, хотя и не знаком с обязанностями слуги или камердинера, с готовностью возьмется за работу, если граф любезно проявит снисходительность к его незнанию. Граф согласился поддержать юношу, и тот вскоре был нанят в качестве лакея.

Граф был доволен новым слугой, демонстрировавшим выдающийся ум и тактичность. Он быстро освоил свои обязанности, казался одновременно честным и прилежным и вскоре стал фаворитом среди прислуги. Звали юношу Дмитрий Владецкий.

– Имя кажется скорее русским, нежели польским. Так вы русский?

– Русского происхождения, но воспитывался в Польше, – отвечал юноша.

– Для русского вы слишком цивилизованны, – заметил граф.

К несчастью, когда новый слуга отработал всего лишь неделю в доме своего хозяина, однажды утром ему пришлось брить графа Вишневецкого после того, как тот принял ванну, поскольку основной брадобрей отсутствовал по какой-то причине. Дмитрий раньше никогда этого не делал, поэтому приступил с тревогой, опасаясь по неопытности оцарапать или поранить щеку хозяина. Возможно, тревога заставила его нервничать, как бы то ни было, вскоре лезвие соскользнуло, и по щеке графа потекла кровь.

Граф Адам, человек добрый и великодушный, тем не менее, обладал вспыльчивым нравом. Он вскочил, схватил трость и нанес обидчику несколько ударов по плечам. Тогда слуга выхватил трость у него из рук и встал напротив хозяина. Грудь его тяжело вздымалась, глаза сверкали, дыхание участилось.